Сергей Шведов - Наши все равно придут

Когда я случайно получил доступ к историческим архивам, то узнал, что революция и гражданская война неистова лютовала в этих краях. Мой прадед по отцу, сын царского генерала Лютова, лежал в горячке, когда белых вышибли из станицы красные. Генерал уговорил своего преданного денщика, унтер-офицера, оставить юношу, бывшего в беспамятстве, у себя, а сам через Новочеркасск ушел в Турцию. Нашел как-то я через интернет и приключения моих двоюродных и прочих предков Лютовых на войне с арабскими повстанцами на стороне англичан в Палестине и во французском иностранном легионе в Алжирской войне. Но это уже для меня отсеченные ветви генеалогического древа.

Мой прадед, юноша-гимназист, выжил. Бывший денщик моего прапрадеда женил его на своей дочке. Она (моя прабабушка) рассказывала моему отцу, своему внуку, как деревенская родня смеялась над моим прадедом по отцовской линии. Он и говорил «не по-нашенски» и кушать любил за столом, накрытым белой скатертью, да из отдельной тарелки, а не из общей миски. Особенное пристрастие имел к охоте и охотничьим собакам. Эти собаки (целых пять штук!) позволяли себе лежать под кроватью прадеда, когда тот был дома. Но стоило ему лишь выйти за порог, как все псы кидались вон, зная крутой нрав моей прабабушки по отцовской линии и ее неумолимый кнут.

Итак, повторюсь, в 1938 году мой прадед по отцу умер от сна в летний день под яблоней. Прабабушка работала в колхозе. Братья ее исчезли в ГУЛАГе, но не за социальное происхождение, а каждый по конкретному обвинению. Так, один из них, колхозный кладовщик, был посажен за недосмотр на складе — необычайно расплодившиеся мыши попортили зерно. А вовсе не за то, что дом его отца (моего прапрадеда) был самым большим в станице — единственный деревянный и двухсполовинойэтажный среди саманных мазанок. Впоследствии дом послужил госпиталем, детским приютом и районной аптекой. Потом вместе с ловко отсуженной прадедовской землей этот дом (с пятью строениями) забрал себе по закладным бумагам какой-то чеченец из Москвы.

Мой отец был первым внуком у моей прабабки и помнил, что в большой отцовской родне не было ни одного старика, — только старухи. Мужчин-патриархов история вывела под корень. Не сомневаюсь, что было за что. Безобидных казаков на свете еще отродясь не водилось.

Казалось, вот бы у моей родни где распуститься махровым цветом всей ненависти к Советской власти. Меж тем, по словам отца, он ни разу не слыхал змеиного шипа в адрес Советов со стороны своих «обездоленных» большевиками родственников. Боялись НКВД, понятно, и помалкивали. А бояться было за что.

Старший брат моего деда Василий без вести пропал на фронте всего через две недели после мобилизации. Прабабушка осталась без пособия по потере кормильца да еще под подозрением — ну, понятно, классово враждебный элемент тут же переметнулся на сторону врагов советской власти. Спасибо добровольным поисковикам уже в демократической России. Откопали безымянную братскую могилу погибших в боях на Воронежском фронте и передали на всю страну по телевизору, что рядовой Василий Лютов еще на погрузке в эшелон при отправке на фронт попал под бомбежку, затем — в госпиталь. Через месяц по выписке попал на передовую и погиб в первом же бою. Я бы не стал акцентировать внимание читателя на рядовом событии смерти рядового необученного бойца, если бы не фамильное проклятие.

На том же участке фронта погиб оберштурмбандфюрер СС фон Лютов, родной дядька русского рядового Василия. Немецкий полковник Александр Лютов был, конечно, никакой не «фон». Своего «фон-барона» он купил, выслужил или приписал уже в эмиграции в Германии, где добровольцем записался сначала в рейсхвер, а затем в вермахт.

Неужто особисты были такими лопухами, что в военной неразберихе не сопоставили обе эти две фамилии? Сомневаюсь. Тем не менее, это не помешало брату рядового Василия рядовому Михаилу, моему деду, на фронте вступить в коммунистическую партию (ВКПб), а уже в мирное время дослужиться до полковника. Злобные чекисты и тут проморгали?

Никто из моих предков не отозвался недобрым словом о советской власти и русском народе. Никто не возжелал, чтобы государь его «сделал немцем», как того желали бы многие.

Но русские уже не те, или нет уже больше прежних русских. Обо мне и речи быть не может. Мое поколение воспитывалось на ненависти к «совку», советам, коммунизму, русской истории и насмешках над пороками этих недоделанных русских в позорной Рашке. Увы, мой отец, комсомолец 70-х прошлого века, рассказывал, что уже к шестнадцати годам прошлого века сознательно воспитал себя антисоветчиком, антикоммунистом и рьяным русофобом. Зачем?