Виктор не находит его сразу. Рука бессильно шарит по кирпичной стене, потом внезапно проваливается в дверной проем и касается ручки.
В это время Михаил проходит так близко, что Виктор почти касается его плечом, но не слышит шагов, не чувствует чужого присутствия.
Виктор толкает дверь, свет врывается в эллинг. В солнечном луче, разбиваясь о силуэт стоящего в дверях человека, пляшут пылинки. Пахнет свежестью и морозом. Слышно, как хрипло дышит в глубине эллинга Рита.
Долю секунды Виктор раздумывает над тем, что же делать: добивать ли врага или бежать к жене… Но Вестник выходит наружу, сбегает, мчится и кричит — и Виктор выбирает Риту. В рассеянном свете, падающем из крохотной двери, он не сразу находит ее — темную, сжавшуюся в комок, привалившуюся к металлической опоре. Он хватает жену под мышки, пытается посадить, но Рита хрипло, с присвистом, дышит и обмякает в его руках, как набитый мягким и тяжелым мешок.
Иногда дыхание прерывается, иногда его, кажется, нет, и Виктор подхватывает ее на руки, чтобы вынести на свет и увидеть, что происходит. Ритина голова безжизненно запрокидывается, но Виктор старается прижимать ее к своему плечу, чтобы жене не было больно.
Он выносит Риту, почти потерявшую сознание и оттого потяжелевшую вдвое, на порог и видит уродливые кровоподтеки на ее шее. Это выглядит страшно. Рита хрипло дышит, пытается кашлять, но задыхается. Ее глаза бессмысленны и ничего не видят. Виктора охватывает паника. Ему кажется, что жена умирает.
Саша смотрит на Михаила.
Он поднимается на ноги. Под ним — покрытая льдом река. Поверхность ее спокойна и безмятежна, но всего секунду. Раздается хлопок, похожий на выстрел из далекой пушки. Синие до свинцового трещины — в точности такие, как Саша нарисовала на платке, — расходятся от Михаила во все стороны. Несколько секунд он еще стоит среди них, будто в центре холодной паутины, потом что-то окончательно надламывается, из трещин начинает сочиться вода. Она касается ног, набирается в ботинки. Михаил вздрагивает, охваченный обжигающим жаром сверху и обжигающим холодом снизу. Он погружается в разбуженную реку, и мелкие льдинки льнут к нему, будто пытаясь пожалеть. Руки зачерпывают мокрого снега, прижимают холодную кашицу к лицу. Михаил стонет от облегчения.
Ледяная вода уже у подбородка и касается губ.
Скрываются в темной мгле нос, глаза и лоб. Рука вздымается вверх, ладонь бьет по воде, но бесполезно: Михаил не поднимается ни на йоту. Словно жирная холодная рыба вцепилась зубами в его ноги и тянет за собой в свинцовую, тяжелую мглу.
Уходят под воду волосы. Последнее, что видит Саша, — маленький, с ладонь величиной, черный круг. На долю секунды вода замирает у невидимой границы, загибается внутрь, потом натягивается над макушкой тонкой пленкой, колышется, образует тонкие, еле видные круги, и успокаивается. Раскрошенный лед и мокрый снег затягивают трещину, она становится белесой, как бельмо.
Сашу начинает бить дрожь. Она первый раз видит, как умирает человек. Она первый раз убивает человека. Зубы стучат, очень страшно, и очень нужно, чтобы кто-то сказал, что она все сделала правильно.
Саша растерянно оглядывается и видит родителей на пороге эллинга. Папа держит маму на руках, ее голова безжизненно лежит у него на плече.
— Мама! — кричит Саша и бросается к ним.
Видеть маму еще страшнее, чем умирающего убийцу. Красные следы на ее шее ярче, чем белая крошка над успокоившейся водой. Дыхание ее хрипло, тяжело, и воздух вырывается из груди с легким свистом.
В глазах отца растерянность и безнадежность.
— Надо в больницу? — спрашивает отец и смотрит на Сашу так, будто ждет, что она поможет.
А она в ужасе. Руки трясутся, кажется, что она не может ровным счетом ничего, потому что одно дело рисовать смерть человеку, которого не видишь, а только представляешь себе, и совсем другое — рисовать, глядя в бледное мамино лицо, и знать, что неточное движение кисти может стоить ей жизни.
Саша растерянно качает головой.
Виктор — что ему остается делать? — идет вперед, несет жену к шоссе. Им нужно добраться до города, до больницы.
Саша замешкивается. Ей все же хочется что-то сделать. Она смотрит в небо и вдруг решается. Достает отрез небеленого шелка, разводит берлинскую лазурь и рисует для мамы яркое небо. Это воздух, это успокоение.
Рита на руках у мужа делает глубокий вдох и начинает кашлять. Звучит это страшно, но легкие Риты наконец наполняются воздухом. Это делает ее легче. Вес у Виктора на руках оживает. Ему больше не кажется, что он несет умирающего человека.
Читать дальше