Аркадий Неминов - Пять граммов бессмертия (сборник)

– Ладно, шут с тобой, – бабка еще раз зевнула. – Только ты, касатик, тогда и мне службу сослужи, а я уж, так и быть, научу тебя с энтой штукой управляться.

– Что сделать-то надо, бабуля? – простонал Спец, усиленно соображая, какую еще гадость приготовила ему вредная старуха.

– Но-но, я могу и передумать! – перехватила мыслишку колдунья, выходя во двор. – Значитца, так. Есть здеся недалече, за той речушкой, – старуха неопределенно махнула куда-то вдаль, – пещерка махонькая, а в ней лаз вглыбь уходит. Да все косо, косо и упирается в дверку железненькую. У меня от той дверки ключик имеется. Добрые люди сказывали, что за дверкой той есть комнатушка… – старуха вдруг умолкла и шумно высморкалась в новый полушалок. – Эх, молодость, молодость! А ты, Андрюшенька, не слыхал, часом, чего там ваши светила про продление жизни бормочут? Ишо не изобрели там чего? А-а-а, вижу, ни черта ты не слыхал, деревня! Я намедни тут голос Америки словила, так они болтают, что их ученые секрет знают… Да ладно, где та Америка… О чем бишь я? Да, так вот. Зайдешь в комнатушку и принесешь мне оттуда сундучок. Да ты спишь, што ли?

Спец понуро стоял рядом со старухой. Он с тоской думал о том, что зря влез в эту авантюру, к тому же ему очень хотелось есть, спать и вообще – домой.

– А что в сундучке-то? – поинтересовался он уныло.

– Не твово ума дело, – насупилась старуха, – но тебе, как родному, скажу: веришь – нет, а я могу многое! Разные травы знаю, хвори всякие лечу. Это еще от моей прабабки идет. А вот бессмертия не дано! Когда моя бабка-знахарка помирала, то рассказала о монахе, заточенном еще при Иване Грозном в темницу за колдовство. И было старцу уже тогда триста лет. Секрет он знал, да с собой унес. Ларец-то этот – его! Усвоил? – старуха хитро подмигнула. – Ну что, согласен помочь бабушке секрет тот прознать, а себе в карьере пособить? – и, не дожидаясь ответа, пригрозила корявым пальцем: – А чтобы ты, касатик, с сундучком тем али без него не сбег, я тебе поводыря свово дам. Он за тобой приглянет, да и тебе не скушно будет!

С этими словами старуха, выпростав из-под тряпок ржавую гребенку, стала с остервенением расчесывать свои космы. Затем она внимательно поглядела на гребешок и с довольным хмыканьем вдруг зажала что-то в кулаке.

– Ну, вот и славненько! – пробормотала бабка себе под нос, бухнулась на колени и замерла в позе кающейся грешницы, положив голову на сомкнутый кулак.

Петрович еще некоторое время потоптался в нерешительности и, видя, что никаких изменений не происходит, робко позвал:

– Бабуся, а бабуся!

Не дождавшись никакого ответа, он, брезгуя прикоснуться руками, тихонько ткнул старуху носком ботинка. К своему изумлению он почувствовал, что его носок провалился в пустоту! Вместо бабки на лужайке перед избой лежал ворох тряпья, точно повторяющий контур тела исчезнувшей старухи. С досады, что она снова над ним посмеялась, Спец с размаху поддел ногой тряпичный муляж и тут же отпрянул: на месте откинутого тряпья лежало невиданное им прежде существо, сильно напоминающее обыкновенную блоху, коих он во множестве видел на Юркином псе, только размером с черепаху.

Отвратительная тварь имела коричневую окраску, шевелила усиками и озорно поблескивала выпуклыми глазками. Она вдруг невысоко подпрыгнула, шлепнулась на спину с глухим стуком и зашевелила мохнатыми лапками.

Самым удивительным оказалось то, что на лапках у блохи были подковы! Маленькие, довольно изящные, но по виду – самые настоящие подковки! Он готов был поклясться, что блоха этот фокус проделала специально, чтобы похвастаться. Спеца чуть не вырвало. Он поискал глазами какую-нибудь палку, чтобы хоть как-то обезопасить себя от непонятной твари.

– Даже не думай! – раздался уже знакомый надтреснутый голос старухи, и Спец, уже привыкший к различным метаморфозам, все же сильно вздрогнул.

– Да ты не кривись, не кривись. Про энто самое дело еще Лесков писал. Читал, небось, про Левшу-то? Ну, да ладно. Я вот тебя попрошу, касатик, – проскрипела начитанная блоха-старуха, переворачиваясь опять на живот, если блестящий жесткий панцирь можно было так назвать, – собери-ка мои пожитки да и отнеси их в горницу, а я пока приведу себя в порядок.

В последней фразе ему даже почудились некоторые кокетливые нотки. Он только крякнул в ответ и с изумлением и отвращением проследил взглядом за блохой, с каким-то даже достоинством упрыгавшей за избушку.

Наконец подготовка к походу была закончена, и бедный Петрович, шагая за блохой, резво цокающей подковками, думал о бренности всего сущего и о непостижимости природы бытия. Такие умные мысли совсем нечасто посещали его, и он с уважением поглядывал на блоху, заставившую задуматься о высоком.