Анна Леонидова - Прежде чем сдохнуть

Я включилась в нашу пансионную жизнь с энтузиазмом неофита. В конце концов, одиночества мне хватило в те три года, пока сыну не удавалось доходчиво объяснить мне преимущества жизни в пансионе и доказать, как необходима им (ему и его герле) моя квартира. Впрочем, данное им образование пошло впрок, и они‑таки смогли найти веские доводы и убедительные слова.

И вот я здесь уже почти четыре месяца. И, наконец, пишу ту самую вожделенную книгу, которая не появилась бы, не окажись я в этом специфическом местечке. Здешние старухи одаривают меня богатейшим жизненным материалом. Думаю, ни одна из них не будет рада, когда увидит мой текст напечатанным. А одна, я подозреваю, могла бы, пожалуй, и убить. Несмотря на перечисленные сдерживающие факторы, я все‑таки пишу эту книгу. И так слишком от многих поступков в жизни я отказалась из страха. Нередко, как обнаруживалось впоследствии, опасения мои были изрядно преувеличены. Надеюсь, и в этот раз я переоцениваю размеры нависшей надо мною опасности и очкую без повода.

Но не буду забегать вперед и начну с самых первых дней моей жизни в пансионе…

Всю ночь накануне я плакала. Все утро боролась с результатом ночных слез – опухлостями вокруг глаз – с помощью чайных пакетиков. Всю первую половину дня пыталась смыть желтые круги от заварки вокруг глаз и запудрить их. Но от пудры лишь явственнее проступали морщины. Пришлось ее смыть и ехать, как было. Так я стала Очковой Змеей. О том, что в первый же день пансионеры дали мне такое прозвище, я узнала лишь через неделю. «Ну и пусть! – думала я. – Подумаешь, один раз морда была не ахти. Зато у меня задница пока вполне еще ничего, по крайней мере, свою прямую функцию выполняет исправно». К тому же у меня сохранилась пышная, как у искусственной ели, шевелюра «ежиком», которую очень красил темно–каштановый colour–крем. Шейный платок, в котором я всегда появлялась на людях, придавал мне пикантность и ловко маскировал шрам от операции на щитовидке. Груди у меня никогда много не было, но лифчик вандер–бра я всегда могла себе позволить, также как и утягивающее белье. К тому же с юности я научилась держать спину так, как будто бы от плеч, через лопатки и до задницы у меня был натянут эспандер, не дававший мне позорно скрючиваться и ссутуливаться. Словом, для своих 60 я выглядела как свеженький ментоловый леденец.

Мы въехали на залитую асфальтом территорию пансиона. Сын и невестка с энтузиазмом перетащили сумки из машины в мою комнату. Со словами «С новосельем!» вручили мне довольно облезлого плюшевого кота «чтобы не скучала» и укатили в Москву. В тот же вечер были назначены «просмотры» моей квартиры потенциальными съемщиками. Предполагалось, что в пансионе «на природе» (за этим красивым оборотом скрывалось «в 200 километрах от Москвы») я проведу лишь три летних месяца.

«Мама, это так полезно для твоего здоровья!» – говорил мне сын. А если мне не понравится, то осенью я снова вернусь к себе в Москву. Конечно же, все, кроме меня, были заинтересованы в том, чтобы этого не случилось. Так мне казалось…

Я не собиралась вступать в тесные отношения с другими пансионерами. Друзей у меня уже давно не было, и я научилась жить без них – у меня был мой Интернет с анонимными онлайновыми собеседниками, мои книги и фильмы. Кроме того, эти три месяца на природе я собралась провести в работе над Своей Первой Книгой. Соловьи, поля, тополя, как я думала, наконец подарят мне вдохновение, которое что‑то никак не снисходило на меня в Москве. Дома я уже начала десяток книг, но ни одну из них не смогла дописать до конца – каждый раз появлялся более гениальный замысел или более неотложные дела (киста, щитовидка, катаракта). Да и просто хотелось отдохнуть. «Теперь – самое время и место», – решила я.

Полей и тополей рядом с пансионом не оказалось, зато из окна был виден щербатый асфальт, давно не стриженые акации и обложенная битым кирпичом клумба, на которой пробивалась какая‑то нежная зелень с малиновыми прожилками. Издалека сладко тянуло хвоей и навозом. Как оказалось, в километре был коровник. Но зато в ста метрах от пансиона – озерцо с низкими заболоченными берегами и деревянным мостком.

Снисходить до общения с пансионерами мне не хотелось еще и потому, что пансион был из недорогих, и я не могла рассчитывать встретить здесь людей своего круга. Я же привыкла вращаться среди публики идейной, креативной, творческой и безбашенной – все‑таки бывший журналист центральной прессы. В такую пердь и за такие деньги, как я предполагала, ссылаются неудачники, которые мало зарабатывали всю жизнь и даже не смогли дать своим детям высшее образование. Себя я считала нелепым исключением – негосударственный пенсионный фонд, в который переводилась страховая часть моей пенсии, к несчастью, лопнул. Страховая (большая) часть пенсии, которая перечислялась туда чуть ли не всю мою жизнь, благополучно пропала (хотя сын считает, что еще не все потеряно, и продолжает с кем‑то там судиться за мои деньги), и в результате я сейчас получаю такое же денежное пособие, как если бы никогда не работала. Собственно, эта неприятность и стала одной из причин, по которой сын настоял на моем пребывании в пансионе «Курганы» и сдаче в аренду моей квартиры. (Конечно, главной причиной была забота о моем здоровье).