Алексей Федотов - Призрачная Америка

Хиппи действительно очень неуместно смотрелся в величественном кафедральном соборе Нью–Йорка. Но ничуть не смущаясь серьезно ответил:

— Наигрался. Уже год назад.

— Вот как? – недоверчиво посмотрел на него священник. – Что‑то случилось?

— Да. Джил, девушка с которой мы строили свободную любовь, не связанную никакими обязательствами, оказалась больна гонореей. Малыш Марк родился слепым. Он умер, когда ему было всего три месяца…

— Так ты то же болен гонореей?

— Нет, она заболела, когда мы уже расстались из‑за того, что я не хиппи, а собственник, и она начала строить отношения с Леонидом, а потом с Самуэлем… Она тоже умерла: Джил принципиально не признавала лечения, считала, что оно ограничивает ее свободу…

— Так ты решил покаяться? – уже мягче спросил отец Альберт.

— Нет… То есть – да, и это то же, но не только это. Мне нужно с вами поговорить.

… Чем дольше священник слушал того, кого помнил непослушным мальчишкой, пытавшимся взорвать изнутри устоявшийся мирок городка Моуди, тем больше ему становилось не по себе.

— Ты уверен, что все, что ты говоришь – правда? – спросил он. – Может быть, это все видения под воздействием галлюциногенов?

— Я не принимаю их уже больше четырех месяцев.

— Но, возможно, у тебя развилось хроническое психическое заболевание, и для того, чтобы видеть того, что нет тебе не нужны ни ЛСД, ни марихуана?

— Мне кажется, что ЛСД помогает видеть то, что есть, но то, что нам в то же время видеть нельзя, — серьезно сказал Пол.

— Ну ладно. Ты вроде бы хотел покаяться?

Впервые за последние пятнадцать лет Пол исповедался, и почувствовал как будто гора упала у него с плеч.

— Пока ты остановишься у меня. Я должен сам туда съездить, — сказал ему священник.

… Отца Альберта не было два дня. До Моуди нужно было сначала лететь три часа на самолете, а потом еще семь часов ехать на машине. Вернулся священник возбужденный: он увидел то, о чем ему рассказывал Пол, и даже многое больше, потому что жизнь научила его наблюдать и анализировать.

— Я попробую завтра же пойти к кардиналу, — сказал он. – Хотя, боюсь, что и он бессилен что‑либо сделать в этой ситуации…

Кардинал не принял его ни завтра, ни послезавтра. А на третий день, когда был назначен час приема, отца Альберта кто‑то убил в собственной квартире. Пола в это время у него не было: он встретил своего старого друга по лагерю хиппи и разговаривал с ним несколько часов о том, что изменил свою жизнь, и советует ему также взяться за ум… Но алиби Пола подтвердить было некому: почти сразу после их разговора его друга насмерть сбила машина…

Профессор Лещинский

Профессор Бронислав Лещинский был широко известен своей борьбой с креационистами. Он был просто религиозно предан теории эволюции и естественного отбора. Когда ему на это возражали, что все в мире движется к распаду и ухудшению, что выживают зачастую далеко не лучшие и не сильнейшие, а вся теория эволюции – просто удобная наукообразная ширма для развития идеологий нацизма, коммунизма и империализма, а в конечном итоге – религии Антихриста, то он страшно злился. По существу возражений он не находил, но зато умел в публичных дискуссиях так унизить и высмеять противника, что многим, в том числе и ему самому казалось, что он вышел из спора победителем, вне зависимости от того чьи аргументы были более вескими.

Рокфеллеры, финансировавшие даже экспедиции по поиску синантропов в Китае, дали Лещинскому кафедру антропологии в Чикагском университете и открыли широкое финансирование его разработок. Основная цель исследований – найти как можно больше опровержений исторического существования Адама и Евы, как можно больше доказательств того, что человек произошел от обезьяны, а еще лучше – что он и есть одна из разновидностей обезьян.

— В чем их интерес? – поинтересовался польский профессор, когда представитель Рокфеллеров сообщил ему об условиях работы в университете, поразивших его объемом вклада в его разработки.

— Видите ли, если удастся достоверно доказать, что не было Адама и Евы, то из этого будет столь же достоверно следовать, что не было Христа: раз не было первородного греха, то некого и искупать, — ответил ему мистер Линс, маленький сухощавый старичок, чем‑то похожий на иезуита.

— А разве это кому‑то интересно? – разочарованно протянул Лещинский, на тот момент еще веривший в «чистую науку».

— О, вы не представляете, Бронислав, до какой степени интересно! – с жаром сказал мистер Линс.