Владислав Петров - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

Так вот, по рассказу Аиньки, инспекторшу завтра хоронят потому, что он сидит со светом в любую стрельбу и не задергивает шторы. Пуля угодила ей в переносицу. Кровь хлынула на персидский ковер, доставшийся Аиньке от бабушки, работавшей когда-то посудомойкой в иранском консульстве. Благодаря бабушке Аинька почему-то считает возможным намекать на свое родство с Грибоедовым. Но позавчера ему было не до Грибоедова. Аинька пробовал замыть пятна, они как будто исчезли, но потом, когда ковер высох, обманным путем проявились и расплылись. Теперь придется нести ковер в химчистку, но, во-первых, там его могут окончательно испортить, а во-вторых, до ближайшей химчистки надо преодолеть баррикаду и два шлагбаума у постов муниципальной милиции. К тому же химчистка на правой стороне Суверенитетской, а правая сторона Суверенитетской — это даже кошки усвоили — при обстреле наиболее опасна…

Забавно, но, пока Аинька не упомянул кошек, вся контора слушала его вполне серьезно, а Л. С., дура набитая, и после целый день надоедала ему вопросом, правду он рассказывал или нет. Аинька многозначительно улыбался и был непробиваем, как скала.

Выстрелы, стоило мне затемниться, стихли. Но рисковать все равно не следовало. На ощупь я отыскал брошенные на диване газеты и пошел в ванную. Она глухая, и это очень удобно. В ванне хранится запас воды, а поверх лежит деревянный щит с матрацем. В ногах стоит тумбочка с телевизором. Снизу, от воды, веет сыростью, но зато можно спокойно читать и смотреть телевизор. Обычно я совмещаю и то, и другое.

Я включил телевизор, но не успел экран засветиться — это процесс долгий: трубка села, а новую не достать, — как где-то рядом ухнул взрыв. О-о-о! Тут никакой светомаскировкой не спасешься. Первая реакция — вырубить из противопожарных соображений телевизор и прижаться спиной к несущей стене, как учили на курсах гражданской безопасности. Но до стены я не доскакал, потому что понял: не взрыв это, а шалит неисправный кран у соседа слева. Идиот, руки не к тому месту приклепаны, прокладку заменить не может, из-за него газеты в ванне утопил.

Пока я отодвигал щит, они основательно раскисли. «Свободную Метрополию» на инородческом я развесил на водопроводных трубах, а прочие скомкал и кинул в угол. Когда лег, перед глазами закачался мокрый газетный лист с перевернутыми вверх ногами заголовками: «Инородии опять задерживают поставки горючего» и «Я сохраню Метрополию в сердце!..» Изложение второй заметки я уже слышал по радио. Знаменитый инородческий поэт Ев. В., совершивший блицкруиз по Метрополии, расхваливает солнце метрополийского неба, терпкость метрополийского вина и терпимость метрополийцев к инородцам. Он несколько раз повторяет рядом два слова — «терпкость» и «терпимость», ему видится в этом какой-то смысл. Бог ему судья! Надеть бы на Ев. В. шкуру инородца — интересно, как он тогда запоет?! Да ведь не захочет, рогом упрется, хоть железной рукой загоняй его к этому счастью.

А жаль: мастеру художественного слова не вредно было бы познать изнутри эту сторону жизни. И любому метрополийцу — не вредно. Стать инородцем просто: запись в пятой графе изменяется с потерей метрополийской прописки, и, значит, достаточно переселиться с родины предков. Куда — не важно. Родина предков — суть Метрополия, все остальное — Инородии. Поначалу, как образовался Союз Свободных Суверенных Метрополий, возникало немало путаницы, но постепенно народ привык. Те, кто оказались в метрополийцах, — а их подавляющее большинство, — привыкли без труда и считают нынче сие изобретение гениальным. Прочие привыкать не хотели вовсе, кое-кто даже за оружие схватился, но — сила солому ломит, и инородцы признали себя инородцами. Слухам о глубоко законспирированной инородческой организации я не верю — вся наша оппозиция метрополизму начинается и заканчивается кухонной болтовней. Кому же совсем становится невмоготу, те берут ноги в руки и действуют согласно популярному во всех Метрополиях лозунгу «Чемодан — вокзал — Инородия!». Если повезет, запишут в беженцы, дадут работу, какое-никакое жилье и прописку, а с ней новую запись в пятой графе; если не повезет — придется помыкаться.

Разбудили меня взрывы за стенкой. Значит, сосед встал и умывается. А мне можно поваляться, потому что никуда не идти. Раз в две недели по воскресеньям мы всей конторой собираемся у кого-нибудь дома и тем как бы пытаемся доказать, что бытие не определяет сознание. Плевать, дескать, мы хотели на то, что творится вокруг, дескать, выше мы всего этого. Сегодня моя очередь, то есть — моей квартиры. Моя задача — прибрать, занавесить окна до полной светонепроницаемости и занять у соседей стулья. И еще: если удастся, купить хлеба. Остальное, что по карточкам, каждый принесет с собой. С выпивкой будет по-королевски: во-первых, У. Ю. добыл полтора литра спирта — говорит, будто слил на станции из цистерны, но я не верю: хиловат У. Ю. для таких подвигов; во-вторых — это уже мой личный сюрприз, — на кухне под раковиной у меня стоит полиэтиленовая канистра с настоящей изабеллой. Это подарок тети М., соседки-метрополийки, которая знает меня с рождения. Когда-то родители подкармливали ее с детишками: мой отец директорствовал на металлургическом комбинате, его месячная зарплата равнялась годовой пенсии, которую тетя М. получала за мужа, погибшего на Глупой войне. А теперь тетя М. помогает мне. Ее сын — важная шишка в Обществе защиты метрополийской нации, настолько важная, что распоряжается дополнительными талонами. Через тетю М. кое-что перепадает и мне. А сынок ее — мерзкий тип и, по-моему, законченный фашист — одно место работы чего стоит! На улице я стараюсь его не узнавать, но недавно мы столкнулись на лестнице, и пришлось любезничать. Хорошо еще, что рядом бабахнуло и посыпавшиеся на головы стекла прервали наш крайне оживленный разговор. Потом выяснилось, что взорвалась котельная при бане, а почему — Бог весть. Слухи витают самые невероятные. Если набраться смелости и выйти на балкон, можно увидеть, что от той бани осталось…