Татьяна Вильданова - Парадокс параллельных прямых. Книга первая

– А мы на что?! – подпрыгнул на столе Симон, – я за неё знаешь, сколько морд почистил!? И Гаспар…

– Ты её давно знаешь?

– Ну, лет восемь, наверное.

– Ого! – Жан удивленно изогнул брови, – так её что, в коледж прислали? – прикинув её тогдашний возраст, предположил он.

– Не знаю, при мне в колледж она уже не ходила. И вообще про него никогда ничего не рассказывала.

– А о чем рассказывала?

– Ну, – задумчиво наморщил брови Симон, – не знаю… особенно ни о чем.

– А Мадлена знает?

– Мадлена?

– Да. Они же подруги, – разъяснил Жан, – наверняка трепались друг с другом о себе, о детстве, о мужчинах. Женщины это любят…

– Не знаю… – беспокойно заерзал на столе Симон, – едва ли… Этьена уж точно трепаться не любит.

– Почему?

– Может, ей не нравится… вообще-то странная она…

– В каком смысле? – не понял Доре.

– Ну, как бы тебе объяснить… ну-у-у…. – пытаясь собраться с мыслями, Симон машинально взял со стола закладку, – не знаю я… понимаешь, шальная она какая-то….то здесь, то пропадает чуть ли не на полгода… дерется просто класс! – Симон оживился, – она, когда только приехала, сняла комнату рядом с нами и подружилась с Мадленой. Пошли они как-то в кино, а там к ним один тип привязался, – Симон хмыкнул, – Гаспар его потом лечил. А когда вылечил, то уже от себя морду набил. Но, по-моему, у неё это лучше получилось!.. И ещё… ну, – Симон напряженно свел брови, – ну… не знаю я!.. Но то, что она отличная девчонка, это точно. И стреляет феноменально.

– «Феноменально», – передразнил Жан, – ты другое слово знаешь?

– Ну, чего ты?! – смутился Симон, – нет, правда, она очень хорошо стреляет. Она даже меня научила. Я со ста шагов в монету могу попасть.

– Силен.

– Не жалуюсь. Только так стрелять, как она, по-моему, всё равно невозможно! Она в эту монету даже в темноте бьет.

– Интересно… не спрашивал, кто её научил?

– Нет, – совсем растерялся Симон, – я как-то даже и не… Да мне и не интересно. Ты лучше сам у неё спроси!

– Спасибо, – покачал головой Доре, – что-то не хочется.

– Вот-вот… и мне тоже.

– Н-да… не хотел бы я иметь такую жену, – задумчиво протянул Доре.

– Да, знаешь! – так и крутанулся Симон, – ты!.. тебе никто и не предлагает! За ней, если хочешь знать, такие!.. Очень ты ей нужен!

– Тем лучше, – равнодушно зевнул Доре, – женщины старше двадцати пяти меня вообще не интересуют. А ей уже тридцатник, если не больше.

– Ничего и не тридцатник!

– Ты что, её паспорт видел?

– Нет, – неожиданно жестко отрезал Симон.

– Ладно, – почувствовав, что он зашел слишком далеко, примирительным тоном произнес Доре, – верю на слово… Вставай.

Всё ещё продолжая злиться, Симон медленно сполз со стола на пол.

– Локти подбери… плечи расслабь…

Жан тоже соскочил на пол и встал напротив.

– Бей всерьез. Я увернусь. Ясно?

– Ясно, – критически прищурился Симон, – а если не успеешь?

– Успею.

Наступила зима.

Холодный циклон, прилетевший с Гренландии, оббил последние листья с деревьев и залил город целыми потоками ледяной воды. Теперь Париж стоял голый, хмурый, мокрый и нахохленный.

А дождь всё лил и лил. В перерывах между ливнями ветер раздирал плотную кашу облаков, и тогда в разрывах проглядывало небо.

На смену циклону пришел не менее холодный антициклон.

Потом потеплело. Небо опять затянуло тучами, из которых время от времени монотонно моросил дождь.

Потом ветер в очередной раз переменился, согнал облака в кучу и унес прочь, куда-то к далеким восточным равнинам, над которыми они окончательно иззябли и просыпались на землю мягкими хлопьями пушистого снега.

В Париже тоже похолодало. Колючий знойкий ветер за несколько дней подсушил дома и асфальт.

Теперь около четырех-пяти часов вечера уже начинало смеркаться. Сначала сумерки тихо скапливались по углам, потом разбухали и заливали весь дом.

Раньше всего ночь наступала в библиотеке, окна которой выходили в тихий тупик, примыкающий к задней стене дома. Здесь и днем-то не было шумно, а уж ночью, когда тупик до краев наливался тьмой, становилось и вовсе пугающе тихо.

Может быть именно поэтому, стараясь разогнать сосущую тишину ночи, Этьена и повесила в библиотеке часы. И люстру. Большую люстру с множеством мелких хрустальных подвесков, которые начинали тонко звенеть, когда в комнате создавался ток воздуха.

Включать люстру Жан не любил, предпочитая обходиться однорожковым бра над креслом. Освещаемый им пятачок был настолько мал, что с трудом вмещал в себя сидящего в кресле человека. Остальное тонуло в темноте. Если включали второе бра, то казалось, что освещаемое им кресло находилось где-то бесконечно далеко. Настолько далеко, что читающий в нем человек казался не более реальным, чем силуэт в чужом окне.