К. Димитру - Рецидив жизни

Что говорит этот человек? За тридцать пять лет он так и не выучил толком язык своей жены!

— Мама — что? — переспрашиваю я. — Говори правильно, пап!

— Я и говорю, — дергает он бровями.

Пережде, чем он успевает продолжить, дверь из комнаты открывается, и в прихожую выглядывает заспанное толстомясое лицо неизвестной мне женщины.

Отец вздрагивает, оглядывается на нее, смущенно ссутуливается.

— Сынок, это… Это Надя.

— Что происходит, отец? Где мама?

— Ну так я и говорю, сынок… Мама умерла. Уж два месяца как.

— Кто это? — хрипит тетка сонным голосом.

Отец поворачивается к ней, быстро что-то объясняет.

— Так он же мертвяк! — восклицает женщина, показывая на меня пальцем.

— Отец, где мама? — спрашиваю я, когда он оборачивается и смотрит на меня, подслеповато щурясь, пытаясь, наверное, определить признаки мертвеца на моем лице.

— Не знаю, — отвечает он, сторонясь и чуть прикрывая дверь. — Не знаю. Ее забрали.

— Кто забрал? Куда? — я уже знаю ответ, он может не отвечать.

— Ну, кто… Она ожила и… Она так страдала!.. Я позвонил… А ты, сынок? Ты как?

Тетка, которая неуверенно жмется в проходе, кричит, разглядев за моей спиной Анну:

— Он еще и девку мертвую с собой притащил! Что ты с ним стоишь, Коля? Посмотри на его лицо, он же сейчас бросится на тебя!

Отец заглядывает за мое плечо, еще больше прикрывает дверь.

— Сынок, правда, что ли?.. Ты что, тоже умер?

— Меня убили, — говорю я.

— Убили?.. Кто?.. Мы ничего не знали. Мама все плакала по тебе…

Неужели он сдал ее? Неужели этот сморчок просто позвонил и вызвал труповозку?!

Отец стоит, переминаясь с ноги на ногу на холодном линолеуме — жалкое, белопузое, бестолковое чмо в полосатых разношенных трусах. А из-за его плеча выглядывает толстая тетка с лицом прожженной вокзальной буфетчицы и что-то бубнит ему на ухо.

Два месяца, сказал это дрищ. Два месяца, как мамы нет.

— От чего она умерла? — спрашиваю я.

— Не знаю, сынок. Просто упала на кухне, и все. Не знаю, сынок.

— Какой я тебе сынок! — бросаю, поворачиваясь к лестнице.

Когда на площадке я оглядываюсь, дверь уже закрыта.

Анна догоняет меня, берет за руку, заглядывает в глаза.

Что она может увидеть в моих мертвых глазах!

Значит, мама тоже попала в лагерь. Возможно, в тот же, где держали и меня. Возможно, она все это время была в соседней камере.

Правда, на север от города был построен еще один лагерь, специально для рецидивистов. Может быть, она попала туда.

— Я должен найти ее, — говорю я.

— Где? — безнадежно разводит руками Анна.

— Я должен! — повторяю я.

Она пожимает плечами, а по щекам ее скатываются две слезинки.

Дверь нашей квартиры приоткрывается, в образовавшуюся щель высовывается голова отцовой пассии; увидев, что мы еще не ушли, она морщится и исчезает. Дверь захлопывается, окончательно отрезая меня от мира прошлого…

Я знал, что отношения у мамы с отцом со временем все более и более отдалялись от идеала, но чтобы он поступил вот так…

— Она в лагере? — спрашивает Анна.

— Ну а где же еще!

— Ты не сможешь ее там найти.

— Да. Но можно сделать запрос. Даже в этой стране вечного бардака все равно должен вестись какой-то учет.

— Но забрать ее ты не сможешь.

Я и сам это знаю. Даже если найти человека, который возьмется сделать для одного мертвеца запрос о другом, дождаться ответа, и даже если в ответе будет что-то конкретное, дальше этого все равно дело не пойдет. Отдать маму могут только отцу, но ему-то она как раз и не нужна. А других близких родственников, кроме меня, у нее нет. И я никогда ее больше не увижу…

Мы выходим на улицу, останавливаемся у скамейки. Я киваю на первый подъезд, вопросительно смотрю на Анну. Она качает головой: нет.

Молодец! Сильная девочка!

— Куда мы теперь? — спрашивает она.

— На кладбище! — зло пишу я.

Нет, ну а что она, в самом деле, все «куда» да «зачем»… Если б я знал!

— Прости, — я провожу по ее волосам. — Если ты со мной, то мы сейчас зайдем еще в одно место. А потом вернемся на дачу, если ты не против. И будем жить там, день за днем, без сна и еды, медленно сходя с ума… Как думаешь, мертвец может сойти с ума?

— Думаю, может, — кивает она. — Ну, пока не попробуешь, все равно не узнаешь… А куда мы зайдем?

— Хочу наведаться на место своей смерти, — улыбаюсь я. — Ностальгия, наверное.

Я нисколько не сомневаюсь, что Дашкин муж в тюрьме, но я, собственно, и не ради него хочу пойти к их квартире. Если Дашка даже и принимала иммунорм, то она тоже сейчас в лагере, надеяться застать ее, мертвую, дома — глупость. Всё это я понимаю. Но меня просто тянет туда. Наверное, я скоро сдохну по-настоящему, ведь перед близкой смертью людей нередко тянет по некогда любимым местам.