Джон Кристофер - Долгая зима

– В любом случае я буду рад туда зайти, – сказал Эндрю. – В последний раз «Уинстон и Пек» порадовали хорошей выпивкой.

– Как всегда. Хотя Бенчитту стоило бы поднести яду.

Фирма «Уинстон и Пек», подобно многим своим конкурентам, долго путешествовала по разным адресам, пока не осела окончательно в новом офисе в Мейфэре, на одинаковом расстоянии от Керзон-стрит и от Гайд-парка. У двери поблескивала скромная медная табличка, служившая единственным указанием на то, что это не жилой дом. Аналогичные таблички висели и на всех окрестных зданиях; поблизости практически не было жилья. Напитки ждали гостей на втором этаже, в комнате, имевшей форму буквы «L». Когда-то здесь была гостиная, а теперь благодаря передвижным перегородкам размещались три директора. Из помещения временно удалили всю мебель, и взору посетителей предстала дюжина стульев в стиле регентства и два дивана. Эндрю и Мак-Кей застали почти всех гостей в сборе. Большинство напоминали пишущую братию, и поспешность, с какой они опрокидывали спиртное, свидетельствовала о солидной доле неудачников и алкоголиков среди приглашенных.

– А, это вы, Картвелл! – обрадовался Мак-Кей. – Вот, познакомьтесь: Эндрю Лидон, составитель программы.

Процедура представления в его нервозном исполнении свидетельствовала о полном отсутствии уверенности в собственных способностях по части цивилизованного общения.

– Рад познакомиться, – улыбнулся Картвелл. – Я уже говорил Мак-Кею, что всегда смотрю ваши передачи, когда выпадает такая возможность. Это одна из трех телевизионных программ, нечасто вызывающих рвотный рефлекс. Я бы даже сказал, лучшая из трех.

Во всех движениях этого невысокого улыбчивого брюнета сквозила природная живость. Костюм на нем был добротный, но, на взгляд Эндрю, чересчур светлый; на шее красовался галстук-бабочка, что тоже не вызвало у Эндрю одобрения.

Представив их друг другу, Мак-Кей воспользовался первой возможностью, чтобы улизнуть. Он поступал так и раньше – Эндрю находил это трогательным и в то же время слегка действующим на нервы.

– Йэн говорит, что вы служите в министерстве внутренних дел…

– Стоит ли уточнять? Разве грубая внешность не выдает государственного чиновника?

Эндрю улыбнулся:

– Не сказал бы.

– Слава богу! – Картвелл схватил бокалы с подноса у проходящего мимо официанта. – А то я уже встаю в оборонительную стойку. Надо будет за собой последить.

– Значит ли это, что вы не любите свою работу или считаете, что ее не следует любить?

– Скорее и то, и другое, но только понемножку. – Он заинтересованно взглянул на Эндрю. – Но вы верно мыслите.

Вместо того чтобы кружить в толчее, они проговорили, не отходя друг от друга, до конца приема. Дэвид Картвелл оказался, на взгляд Эндрю, хорошим собеседником, умеющим внимательно слушать. Что еще более ценно, он был наделен даром задушевности, не переходящей в навязчивость.

Когда пришло время расставаться, Эндрю сказал:

– Надо будет встретиться как-нибудь еще.

Картвелл кивнул:

– Знаете что, приходите пропустить рюмочку в воскресенье. Часиков в одиннадцать устроит? С женой. Денхэм-Кресент, семнадцать – знаете, где это?

– За угол от станции метро «Саут-Кенсингтон»?

– Вот-вот.

– Что ж, благодарю. С радостью придем.

Лишь когда они распрощались и Эндрю шагал по Парк-Лейн к автобусной остановке, он припомнил, что Мак-Кей поручал ему выведать у Картвелла что-нибудь насчет уменьшения солнечной активности, предвещавшего холодную зиму.

Он слегка разозлился на себя за забывчивость. Единственным утешением служила явная пустячность поручения.

Кэрол попыталась было возразить против визита на основании шапочного знакомства. Она не любила входить в контакт, не имея возможности оценить, что за люди новые знакомые. В воскресенье она еще поговаривала о том, чтобы уклониться от встречи и заставить Эндрю принести за нее извинения. Однако, как следовало из откровенного признания Кэрол, прежние аргументы отошли в тень благодаря неприкрытому восхищению, которое всегда вызывали у нее дома на Денхэм-Кресент – стиль регентства, белая штукатурка и итальянские портики: ей не терпелось взглянуть, каковы они изнури.

Их впустила в дом розовощекая брюнетка – нечто большее, чем гувернантка, и нечто меньшее, чем au pair [2]– проводившая их в гостиную с окнами, выходящими на улицу. Утро выдалось солнечным, и темная листва подстриженного кустарника томно лоснилась в маленьком садике у парадного.