Максим Далин: Благословенны горные хребты

Но мы с Кондратием не успели спросить, где это Крюк раздобыл такого диковинного питомца. Потому что Тошечка протянул мне горилью лапищу и сказал человеческим голосом:

— Добрый вечер, Дмитрий. Игорь показывал мне ваши фотографии: не узнать вашу знаменитую бороду, конечно, нельзя. Я — Энтони, но Игорь, Соня и их дети зовут меня Тоша. Мне нравится.

Голос у него был, как у парня лет двадцати, спокойный и дружеский. Но, ёлы-палы, я и так был как пыльным мешком шарахнут — а тут ещё заговорил странный зверь. Ещё бы Муркентий заговорил, когда вышел поздороваться…

Но его лапу-руку я пожал. Она была похожа на человечью, только пальцы длиннее, и, мне показалось, суставов на них больше. Тёплая кожа, крепкое пожатие — только на тыльной стороне кисти у него тоже росла мягкая серая шерсть, хоть и покороче, чем на теле.

Тоша повернулся к Кондратию, а Кондратий сделал шаг назад.

И Тоша огорчился. У него брови приподнялись, а уголки рта опустились, и глаза сразу опечалились.

— Я вам неприятен? — спросил он грустно. — Мне очень жаль. А я как раз хотел вас спросить, называть вас Георгием, как официально полагается, или Кондратием, как издавна принято в вашей компании?

Но гораздо поразительнее, что огорчился Крюк. Он просто‑таки огорчился до глубины души. Обнял Тошу за мохнатые плечи, трепанул и сказал, пожалуй, даже нежно:

— Не переживай, старик. Кондрат — нормальный мужик, он просто охренел чуток. Кондрат, ну, ты чего? Это ж — Тошка, товарищ мой.

И вдруг меня осенило.

— Крюк, — говорю, — ты хочешь сказать, что это — тот Тони, который был в немецкой группе? На Памире? Про которого ты рассказывал? Жесть, не может быть…

И у Кондратия глаза делаются по полтинику:

— Это ты… это вы — Тони?! Вы… ты Игорюху на себе тащил, когда он сломал лодыжку? Ох, ты ж… Как же… — и схватил его за лапу немедленно.

Тоша, вроде, смутился — и переглянулся с Крюком. И Крюк сказал:

— Я просто… я тогда ещё не был уверен ни в чём и не знал, как вы отреагируете. А рассказать хотелось. Ну и представил это дело так, будто Тошка — человек. Но теперь — положение другое. Теперь я соображаю получше, да и плевать мне, кто что подумает. Вот, знакомьтесь, мой друг Энтони.

А Кондратий:

— Друг, да… Но кто, на самом‑то деле? Тоша, вы — кто?

Он вздохнул и улыбнулся, как‑то непонятно. То ли скептически, то ли печально.

— Я, — говорит, — механический модификат. Мех-Галатея, стереотип «Йети».

И Крюк добавляет:

— ИскИн он. Машина. Разумная машина.

Кондратий дёрнул плечами:

— Робот?

— Не надо «робот». Им неприятно.

Но Тоша улыбнулся веселее:

— Робот — так робот. Если вам так удобнее. Так Георгий или…

И лицо у Кондратия сделалось очень интересное. Этакий прищур-прицел, мысль — и не из самых радужных. И сказал он после изрядной паузы:

— Да зови уж Кондратием, чего там. Тебя так Крюк научил?

Тоша снова вздохнул — а я поразился, как он вздыхает, будто живое существо, когда, на самом деле, робот.

— Я бы не стал говорить, что «Крюк научил». Игорь много рассказывал всем в группе. Не только о ваших восхождениях на Алтае, о вашей старой дружбе тоже. Вы — Георгий Кондратьев, и в вашем классе была в моде песенка Григоряна «Ах, куда подевался Кондратий, минуту назад он был с нами». Верно?

Кондратий кивнул, но мина у него приятнее не стала.

А Крюк сказал:

— Ну ладно, идёмте чайку выпьем, что ли. И поговорить надо.

Ох, какой тогда вышел вечер… Чистое Безумное Чаепитие, как в Стране Чудес: Соня была Соней, мы с Кондратием были как Шляпник и Мартовский Заяц, Крюк лыбился, как Чеширский Кот, а уж робот Тоша был как неизвестно кто. Во времена Кэрролла роботов ещё не было — не Азимов.

Наблюдать, конечно, было поразительно. Крюковы девчонки Тошу постоянно тискали, он улыбался и Лёсину куклу баюкал, Лидка ему прицепляла заколочки-бантики на серебряную гриву — просто не отходили от него, и Соня время от времени эту машину тоже гладила походя. А Крюк на робота глядел ласково, просто беспримесно ласково. Не как на друзей-людей — иначе. Это при том, что никогда он техникой до такой степени не маньячил, чтоб оглаживать мотоцикл или беседовать с компьютером вслух.

Я просто шалел. Нельзя поверить, что машину видишь: живой зверь — и вся недолга. Мне тоже хотелось Тошу трогать-гладить — чудесный он был на ощупь — но как‑то останавливало. То ли размер в натуральную величину. То ли взгляд — уж слишком человеческий. То ли мысль, что он Крюка на Памире с маршрута на себе тащил.