Андрей Бочаров: Русская фантастика 2015

– В общем, я влюбился, и мы поженились. И всё было хорошо. Поехали к морю… Там были такие чайки – просто звери. Стоило открыть форточку в гостинице, как они влетали и принимались шуровать по вещам. Одна утащила полпалки колбасы. Другая схватила мою мобилку, потом, правда, вернула, в смысле – уронила. Лиза так смеялась! Но потом Лиза… в общем… Детей у нас не получилось, и она увлеклась каким-то восточным учением… или западным. Они говорили, что помогают женщине осознать себя женщиной, подготовиться к материнству. Что-то такое. Я даже был рад сначала: она стала меньше плакать, чаще выходила из дома, снова появился блеск в глазах. А потом однажды она просто ушла… Туда, к ним, в их собрание. Я искал ее три месяца. Потом еще месяц разрабатывал план похищения – они серьезные ребята. Хуже чаек. Привез Лизу, а она уже была… такая… Вот почему нам нельзя в больницу. И я завязал вам глаза, когда вез сюда. Никто не должен знать, что мы здесь. И я вас прошу…

– То есть вы хотите сказать, что первые симптомы появились у вашей жены полгода назад и распад личности быстро прогрессировал?

– Постойте, с чего вы взяли?

– С ваших слов. Вы говорили, что после неудачи с беременностью она много плакала, редко выходила из дома, потом увлеклась эзотерическим учением, ушла в секту и вернулась оттуда уже такой…

– Но… вы всё так выворачиваете… Да, Лиза горевала, но она была нормальной, уверяю вас, она боролась, старалась справиться… Доктор… по-моему, вы достаточно наговорили. Сделайте уже что-нибудь!

– Ладно, я попробую. Разденьте ее.

Я не люблю торопиться. Я всегда начинаю с крестца и продвигаюсь вверх по позвоночному столбу, даже если сразу вижу, что у пациента нет двигательных нарушений. Мне удобно настраиваться на моторных нейронах спинного мозга – они такие симпатичные, как ивы с шаровидной кроной, узлом ветвей и длинным ровным стволом. Я очень люблю настоящие ивы – особенно в мае, когда их маслянистые зеленые листья сверкают на солнце. Но сплетения спинного мозга для меня – красные, а в каждой «корзинке» – месте, где сливаются «ветви» дендритов, – светится огненный рубин, тело нейрона. Однажды на конференции мне удалось поговорить с Тордис Бергсдоттир – чтецом первого поколения, и она рассказывала, что в детстве мать научила ее вязать коврики из ниток, и с тех пор мозг для нее – огромный сложный ковер со множеством переплетений нитей разной толщины и фактуры. Роберт Хикару уверяет, что воспринимает сплетения нейронов, как сплетения джазовых мелодий, но я ему не слишком-то верю, и не потому, что не верю в саму возможность чтения на слух, а потому что он слишком откровенно рисуется и рвется в публичные фигуры. А я банальна до невозможности – читаю работу мозга через зрительные образы.

По аксонам бегут толстые и веселые алые искры, и я невольно улыбаюсь – мне приятно, что, по крайней мере, тело пациентки здорово. Об этом я говорю Максиму:

– Что ж, она истощена, у нее гипофункция яичников и, пожалуй, развилась гипофункция щитовидной железы – позже я посмотрю внимательнее. На коже есть несколько синяков разной степени давности, но все поверхностные и незначительные. Не похоже, чтобы ее били. В общем, соматически она в хорошей форме.

…И вижу, как он выпускает воздух сквозь стиснутые зубы.

Теперь я перехожу к стволу мозга и к черепно-мозговым нервам. Проверяю все двенадцать пар, не надеясь обнаружить патологии – и не обнаруживаю ее. И зрительный, и слуховой, и обонятельный, и вкусовой анализаторы у Лизы сохранны. Выныриваю из золотых сплетений ствола и погружаюсь в искристо-синие «деревья», идущие в мозжечок и Варолиев мост. И здесь впервые замечаю небольшие отклонения. Импульсы, проходящие по нервным волокнам, слишком редкие.

– Как Лиза ходит? – спрашиваю я. – У нее нет нарушений равновесия? Ее не шатает?

– Да, шатает. Мне постоянно приходится ее поддерживать. Что это значит?

– Я не знаю. Возможно, проявление болезни. Возможно, ее держали в тесном помещении в темноте и относительной неподвижности. Возможно, она принимала какие-то препараты. Если бы мы могли взять кровь на анализ…

– Продолжайте обследование, доктор, – прерывает меня Максим.

Я ухожу глубоко под кору больших полушарий в средний мозг и ретикулярную формацию, просматриваю изумрудные вегетативные ядра и проводящие пучки и снова обнаруживаю незначительное общее угнетение активности. Осматриваю вытянутый бледно светящийся сапфир – гипофиз. Так и есть – угнетение функции щитовидной железы и – смотрю нейрогипофиз – яичников. Центрального генеза. Это действительно похоже на действие каких-то препаратов, но поскольку Максим ясно дал мне понять, что анализов не будет, бесполезно высказывать предположения. Хотя…