Святослав Логинов - Цыганское золото

— И как, поймали?

— Не… там сами лесные обходчики браконьерили, где их поймать! Только комаров зря кормили.

— Тем русский народ и живёт, — нравоучительно произнёс Кушицин. — Сам от себя стережёт, сам у себя ворует. Хищничество у нас пышным цветом цветёт, а я с этого цвета только пыльцу сбиваю. Но эту семейку я на чистую воду выведу, да и всю деревню потрясу. Тоже нашли прибыльное дело — яйцами торговать. В России в каждом селе куры кудахчут — много не наторгуешь.

— Вам виднее, — эхом откликнулся Стенгартен, — но и золота в здешних краях тоже нет.

— Вот и посмотрим, кто из нас лучше видит, — согласился Кушицин. — А пока, давай, свернём с тропы и обождём часок. Может, что интересное случится.

К тому времени коляска свернула с езженой дороги на Пушнино и, не жалея рессор, тряслась по тропе, которая, как обещал инвалид, выводила к Грязнухе.

Возница завернул лошадь и поставил коляску за разросшимся кустом брединника, что всё плотнее обступал тропу.

Ждать пришлось меньше часа. Среди зарослей замелькал выцветший сарафан, и на тропе показалась Маруська. Кушицин тигром выпрыгнул из засады и ухватил девчонку за руку.

— Чего ж ты, малая, в лес одна намылилась?

— Дядька, пусти! — Маруся пыталась вырваться, но силёнок против сыщика у неё не хватало.

— Я тебе не дядька, а ваше благородие, господин следователь. Ещё раз попробуешь дядькой назвать, я тебе по-родственному таких шелепов пропишу, до самой свадьбы сесть не сможешь. Теперь живо отвечай: тебя мать послала?

— Ну…

— Что велела передать?

— Что начальство приехало, к ответу требует. Чтобы все дела бросал и в деревню вертался.

— Правильно говоришь. А то, смотри, врать мне нельзя, я на это дело ужас, какой строгий. Теперь полезай в коляску, будешь дорогу показывать. Вместе поедем твоему батьке привет передавать. Да не вздумай шуметь, а пуще того — бежать. Видишь, у меня пистолет о двух стволах: в одном пуля золотая, в другом — серебряная. Они тебя где угодно достанут.

В экипаж Маруська полезла, ни жива, ни мертва.

Коляска, то постукивая колёсами о сосновые корни, то увязая едва не по ступицы, тащилась в глубину Грязнухи. Маруська и отставной солдат сходились, что там есть ручей, и по мокривинам вдоль берега можно накосить болотных трав.

— Ручей — это хорошо!.. — протянул Кушицин, имея в виду вовсе не косьбу у чёрта на куличиках.

Заросли ольхи, как оплёванные белой пеной, в которой копошатся чьи-то личинки, липкая паутина, высокая до плеча, жирная трава, которая ни на сено доброе не годится, ни в иную работу, но всё равно ложится под крестьянскую косу: в весенний недокорм скотина всё съест.

— Приехали, — сказала Маруся. — Тут у бати балаган поставлен.

Пара невысоких бугров в самом сердце Грязнухи. Когда-то их покрывал строевой лес, сведённый браконьерами-обходчиками. Теперь на пустоши торчит жердяной шалаш, крытый прошлогодним сеном, перед ним остывшее кострище. Низинка за буграми выкошена, там сгребают траву трое: один совсем мальчишка, другой — парень постарше, и молодая женщина в платке по-бабьи, не иначе жена старшего сына, чья богатая свадьба привлекла внимание следователя. Досушивать скошенное придётся на буграх, в низине под ногами чавкает мокреть, и очумело кружат охочие до крови слепни.

Но не эта мирная картина привлекла внимание сыщика. Чуть в стороне у подножия бугра бил родник, и ручеёк от него падал в речку Грязнуху. Там по колени в ледяной воде стоял глава преступной семьи, и не было ни малейшего сомнения, чем он занят. Лопата, лоток, кубышка, куда ссыпаются промытые шлихи. Какие ещё нужны доказательства противозаконной золотодобычи?

— Стоять! — закричал Кушицин и, размахивая пистолетом, помчался к старателю. — Ни с места, стрелять буду!

Бежать преступник не пробовал. Стоял, разиня рот и опустив руки.

— Попался! — гремел Кушицин. — Чем ты тут занимаешься?

— Дык, я ничего… — смутно оправдывался Микифор. — Так, от скуки балуюсь.

— Старательский билет у тебя выписан? Налог в казну уплачен? Добытое кому сдаёшь?

— Я ничего…

— Ты ничего? А кто тогда чего? Ну-ка, что у тебя в кубышке?

Кушицин поднял кубышку, открыл. Та на три четверти была полна крупным жёлтым песком.

— Ого! Да тут не знаю, на сколько тысяч золота намыто! А он из себя смирняя корчит. Фёдор Иванович, поглянь только! Ты говорил, тут золота нет, а у него — вон сколько!

Стенгартен подошёл, глянул через плечо, затем, поджав губы, взвесил кубышку на руке.