Василий Гавриленко: Бразилия

Но об этом помолчим, помолчим.

Она умерла в мучениях, и теперь ее телу предстояло стать добычей крыс. Я не мог этого допустить. Моя мать умерла за меня, и я должен был похоронить ее по-человечески. Тогда я впервые решил подняться наверх из метро.

А луна взойдёт оплывшей свечёй

Ставни скрипнут на ветру, на ветру,

Ах, как я тебя люблю горячо

Годы это не сотрут, не сотрут

Мы оставшихся друзей соберём

Мы набьём картошкой старый рюкзак

Люди спросят, что за шум, что за гам?

Мы ответим: ничего, просто так.

Я нес свою мать в рюкзаке: порубленную на куски, упакованную в целлофановые пакеты. У кордона на Баррикадной мне пришлось застрелить караульщика, и это был первый человек, которого я убил.

Просто так идут дожди по земле

И потеряны от счастья ключи

Это всё понятно мне, понятно мне

Но мы об этом помолчим, помолчим

Просто прожитое прожито зря,

Но не в этом, понимаешь ли, соль

Слышишь, капают дожди октября,

Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Когда я вышел из метро, то увидел голубое небо. Оно было высоким и чистым, как моя мать. Как моя дорогая мама. Сжечь тело на костре оказалось тяжелой задачей, но я с ней справился. Пепел свой матери я развеял над городом, в котором она когда-то родилась…

-Друзья, спать, - приказал кто-то.

Я улегся на подстилку, ощущая неподалеку тепло чьего-то тела, закрыл глаза и сразу уснул.

Кошмарные сновидения давно стали частью моей жизни. Во снах меня преследовали муты, я тонул в ядовитой жидкости, падал с высоты, вновь и вновь хоронил свою мать. Но ночью в палатке мне не приснилось ничего.

-Подъем!

Я сел, ошарашено озираясь. Лыжники протирали глаза, негромко переговаривались друг с другом.

-Скорее завтракаем, - нервным голосом обратился ко всем парень с бородкой, тот, что накануне вырвал у меня веревку.

-Да, Игорь, надо торопиться, - поддержал его усатый мужчина, судя по внешности, самый старший в этой странной компании.

-Холатчахль ждет, – засмеялась Людка, доставая из мешка корейку.

Позавтракали молча, наскоро. Никто уже не шутил, не требовал песен.

Снаружи мело, красное солнце висело над склоном горы, перекрашивая в багровый цвет покрытые снегом верхушки елей.

Лыжники разобрали палатку. Я делал вид, что помогаю, стараясь держаться поближе к Людке.

-Живее, - торопил Игорь. – Нам еще лабаз нужен!

«Что такое лабаз?» - подумал я, помогая Людке сматывать кусок ткани.

-Колька, Жорка, Сашка и Рустем, наломайте лапника! Юрка, Зинка, Людка – живо копать яму!

Я заметил, что Игорь старается не смотреть на самого старшего члена группы и не отдает ему приказов.

-Держи, - Людка сунула мне в руку небольшую лопатку.

Я принялся копать снег, не понимая, зачем это нужно.

-Н-да, лабаз в снегу, - сказал усатый, закуривая. В его голосе я уловил скептические нотки.

-Времени нет, - неприязненно откликнулся Игорь. – Было бы время, сделали б лабаз по всем правилам – на дереве.

Усатый хмыкнул, но ничего не сказал.

Парни принесли еловых веток.

-Как там яма?

-Юрка, ну что ты возишься?

Игорь отобрал у меня лопату и принялся расшвыривать снег.

-Давайте вещи!

Лыжники принялись передавать Игорю различные предметы, которые тот складывал на дне ямы. Какие-то мешочки, даже ящик. Отправилась в яму и Зинкина гитара.

Наконец, Игорь закончил и легко выскочил из ямы.

-Накрывайте.

Небольшой склад исчез под слоем еловых веток.

-Ну, братцы, по коням, - сказал Игорь и направился к торчащим в снегу лыжам.

Ветер завывал в макушках елей. Я с трудом переставлял ноги, рюкзак давил так, словно половина вещей из него не перекочевала в оставшийся внизу лабаз.

Поросший еловой щетиной склон горы снизу не казался таким крутым. Здесь же каждый шаг давался с трудом.

Когда мы приблизились к вжатому промеж двух хребтов перевалу, солнце скрылось за склоном горы. Стало темно. Я едва различал бредущего впереди лыжника.

На перевале ветер усилился, и он нес с собой снег – мириады острых иголок.

Кровь стучала в голове, по спине струился пот. Я шагал, не веря, что этот перевал когда-нибудь кончится. Главное не потерять из виду спину лыжника… Не потерять спину. Если отстану - погиб.

Вдруг цепочка прекратила подъем.

Человек, идущий впереди меня, обернулся и крикнул изо всех сил:

-Юрка, привал!

Мои товарищи, превратившиеся в смутные тени, перечерченные метелью, возились с палаткой, я, как обычно, делал вид, что помогаю.

В небе завывало, словно кто-то поднял ввысь миллион младенцев, вырванных из объятий матерей. Пока мы шли по перевалу, было жарко, а теперь у меня зуб на зуб не попадал от лютого холода.