Алексей Федорочев - Видящий. Книга 2

— Костя, под твою ответственность! — предупреждает хозяин палат.

— Я за него ручаюсь! — подтверждает хирург.

— Хорошо, приступайте, но я буду за вами наблюдать.

Равнодушно пожимаю плечами в ответ — со стороны лечение никак не смотрится. Есть категория целителей, устраивающих из своей работы шоу, но остальное большинство предпочитает делать работу молча и без эффектов.

Бледный и местами желто-фиолетовый Костин вызывает жалость и шевеления совести, которые я тщательно задавливаю — этот человек мог отнять у меня парочку близких людей и навесить крупных проблем. Под бдительным присмотром двух врачей сначала накладываю целительный сон на замену бессознательному состоянию, а потом залечиваю переломы, попутно убирая синяки. Котен о к сразу же ловко снимает шину с челюсти и гипс с руки. При манипуляциях область сердца старательно обхожу стороной, хотя все равно благодаря моим действиям приборы начинают пикать ровнее. Безымянный кардиолог равнодушно отмечает этот факт, делая отметку в карте. Заодно с лечением заряжаю несколько «лечилок», используемых в медицинских артефактах. Ушлый доктор подсовывает еще и парочку разряженных из своего стола, явно сожалея, что не хранил больше. Закончив, выходим все вместе из отделения в коридор. Женщины с тревогой бросаются к дежурному, но тот важно успокаивает их благоприятными прогнозами.

— И не надо больше тут караулить! Угрозы жизни сейчас нет, завтра-послезавтра в общую палату переведем, тогда и приходите! — закончив разговор, отправляет он женщин домой

Те послушно идут на выход, но направляются домой не сразу, а вначале на этаж к Брониславу. В компании Баринова и Котенк а иду за ними.

— Спасибо, Егор Николаевич! — здоровой рукой Слава вцепляется в мою.

— Не за что. Извини, но больше помочь твоему отцу не мог — не моя специализация, теперь только лекарства и покой. Но прогноз хороший, так что встанет на ноги.

С разрешения Константина Михайловича подлечиваю парню плечо, так что тот восхищенно цокает языком, тщательно рассматривая место состоявшейся операции:

— Везет тебе, парень! Не будь у вашей семьи Егора в знакомых, тебе бы инвалидность грозила, а теперь швы только снимем, и отправишься домой, как новенький! Еще и отца твоего подлечил, так что и там теперь все хорошо будет!

Новую волну восхищения и благодарности прерываю на корню, оправдываясь усталостью. Выставив ненадолго женщин из палаты, опрашиваю Костина-младшего:

— Какие теперь планы?

— Какие планы у безработного? Вы ж меня теперь уволите?

— С чего тебя-то увольнять? Отца твоего даже здорового уволил бы, скорее всего, — уж извини, но напрячься он меня капитально заставил. Для вашего прикрытия даже ПГБ задействовать пришлось. А ты… Выздоравливай! Не захочешь дальше у нас работать — напишешь заявление, нет — значит, долечишься и выйдешь. Остальные ведь все работают, как работали. Директором «Кистеня» теперь Александр Владимирович будет, ты его знаешь.

— Отцу это не понравится.

— Отцу твоему много чего не нравится, но его лечение вам в копеечку влетит, даже несмотря на страховку. Так что мой тебе совет — не майся и выходи на работу, как поправишься. Деньги вам теперь ой, как нужны будут!

— Спасибо, Егор Николаевич! Александр Владимирович! — отчаянно уверяет он Бока, так и стоящего безмолвной тенью за моей спиной, — Я обязательно скоро выйду!

Уже на обратной дороге Саша интересуется:

— А Бронислав-то мне зачем?

— У его отца связей много здесь, часть через Бронислава проходила. На первых порах тебе не лишним будет. А голова у парня светлая, да и Ярославовых закидонов еще нет. И не забывай, он теперь нам благодарен будет.

Часть пути проводим в тишине, радио Бок не включает, а рация, слава Богу, пока молчит.

— Напомни, сколько тебе лет? — неожиданно спрашивает Александр.

— Шестнадцать, — удивленно откликаюсь, уж в склерозе-то пилота подозревать явно преждевременно.

— Далеко пойдешь! Но я с тобой! — делает вывод мужчина, ставя точку в разговоре.

И вот пришел этот кошмарный день — первое сентября. Позади суета подбивания дел, переезда, временного устройства в квартире Ярцева-старшего. И теперь я стою в закрытом дворике-колодце гимназии и нервно курю. В переносном смысле, но я и по-настоящему в кои-то веки не отказался бы. Вокруг меня дети! ДЕТИ, бл…! ОЧЕНЬ МНОГО детей!!! И они смеются, перекрикиваются, жестикулируют, гогочут, а эхо многократно это все тиражирует, создавая невообразимое давление на мою несчастную, пошатнувшуюся за лето психику. И это мы еще пришли пораньше!