Алексей Федорочев - Видящий. Книга 2

— Нет, уговор в силе, — непонятно для остальных отвечает Чёрный.

— Тогда на днях все оформим, и в Питер с нами, — юноша заметно расслабляется, до сих пор наш договор был исключительно устным.

— Александр Леонидович, у вас неделя на сборы, к осени мы должны переехать. Помещение мы с Олегом присмотрели, пока примерно то же самое, что и здесь. Разбогатеем — устроимся получше.

— На нынешнем этапе этого хватает. Хотелось бы только еще алексиума для опытов, тот, что был, уже истрачен. Про помощников я вам уже говорил, в одиночку я долго собирать все буду, а Борю не ко всем приборам подпускать можно.

— Будет, и алексиум, и помощники, — примерно килограмм драгоценного вещества еще замочен в баке в подсобке, да еще по лесам местным стоит пробежаться. Есть у меня пара мест, примеченных зимой, где метеориты явно водятся. Просто из-под снега их нереально было достать тогда, а потом руки не доходили. Жаль, что золото для меня так же не видимо, а то бы совсем как сыр в масле катался.

— Витя, ты едешь с нами, — успокаиваю заметно перетрухнувшего механика, — Вопрос с Ямой решу в ближайшее время, но, извини, твоего мнения спрашивать не буду. Насчет семьи — думай сам, мне все равно. Но на твоем месте я бы сразу их не тащил, с жильем там пока неизвестно как будет. Лучше чуть осмотримся, потом дам время на переезд. Грузовик у «Кистеня» мы заберем в обмен на трофейные доспехи, с Костиным это уже обговорено, так что перевезти вещи будет на чем.

Жирнов встряхивается как собака, сбрасывая напряжение. Жизнь с нами намного лучше, чем в долговой яме, тем более, что я регулярно подбрасываю ему деньжат для семьи. Свободным он конечно больше бы заработал, но он и так слишком дорого мне обходится, так что роптать ему не с чего. С другой стороны, как механик, он — гений и профессора понимает с полуслова, когда тот именно по этой части с ним общается, так что денег на него жалеть не стоит.

Раздав всем ценные указания, какое-то время отвечаю на вопросы, после чего народ расходится, а я поворачиваюсь к двум оставшимся персонажам.

— Теперь с вами, голуби мои сизокрылые. Ничего мне рассказать не хотите?

— С У и Чжоу все в порядке, хозяин, — удивительно чисто без ожидаемых «сю-сю» отвечает Ван. Темная лошадка Ли, как обычно, молчит, он из этой четверки, а теперь уже двойки, самый незаметный.

— Они вернутся, хозяин, найдут вас. Это семейные дела, — чуть-чуть открывает тайну мой повар.

— И в Петербурге найдут?

— Обязательно, хозяин.

— Я теперь вам не хозяин, объяснял ведь уже! — немного досадую на режущее слух обращение.

— Мы поняли, хозяин, — как попугайчик продолжает твердить одно и то же Ван.

— Черт с вами, зовите как хотите, — всё они прекрасно поняли и про вольную, и гражданство, иначе бы У и Чжоу не смылись бы так быстро по своим «семейным делам», но звать меня хотя бы по имени-отчеству отказываются наотрез. Хотя пару раз проскакивало «мастер» или «шеф», что для меня привычнее. Надеюсь, со временем целиком перейдут на это обращение.

— В Питер со мной едете?

— Конечно, шеф, когда собираться? — Ли редко подает голос, но именно он первым уловил мой настрой. И, кстати, у него тоже волшебным образом исчезает так раздражавший меня акцент.

— Неделя где-то на улаживание дел точно есть, а там и в путь. Ко мне вопросы есть?

— Пока нет, шеф, — почти синхронно кланяются китайцы.

Провожаю их хмурым взглядом. К хорошему быстро привыкаешь, а эта четверка, временно ужавшаяся до двойки, целиком и полностью взвалила на себя все обязанности по нашему обслуживанию. Ван готовит с каждым днем все лучше и лучше, ориентируясь исключительно на мои вкусы, да еще на всю нашу ораву. Когда я последний раз стирал себе что-то, я вообще уже давно забыл: все вещи в идеальном состоянии развешены за ширмой, заменяющей мне шкаф. Не сомневаюсь, что и мой сегодняшний багаж уже давно разобран, рассортирован и прибран по местам. С этой точки зрения они незаменимы. Может, зря себя накручиваю? В любом случае, с моими тянущимися из детства неприятностями связаны они быть никак не могут, так что пусть остаются.

Когда Костин сказал про сержанта, я невольно представил себе молодого здорового парня типа старого знакомого — Глеба Судоржина, но в который раз ошибся. Сержант Локтев оказался невзрачным мужичком лет сорока пяти — пятидесяти, да еще и одетым в ту самую джинсу, которая считается здесь признаком бедности. Разве что кобель у него оказался знатный — здоровенный среднеазиатский овчар, похожий на уменьшенного белого медведя, таких вроде бы алабаями называют.