Андрей Валентинов: Механизм Времени

Ехать за смертью через весь город? Романтика, черный плащ, "Нельская башня".

Бред!

"Меня вызвали два патриота... Я не мог отказаться. Простите, что не дал знать никому из Вас. Противники взяли с меня честное слово, что я никого не предупрежу. Ваша задача очень проста: вам надо подтвердить, что я дрался против воли..."

Странное письмо адресовалось каким-то Н. Л. и В. Д. И, само собой, "всем республиканцам". В больнице Кошен, умирая, Галуа подтвердил: была дуэль. Огюст не слышал — опоздал. Ему сказал об этом Альфред, младший брат Эвариста. Предсмертные слова не убеждали. Галуа могли заставить — пригрозить, что расправятся с тем же Альфредом.

Мальчику еще семнадцати не исполнилось.

"...Я не способен лгать даже в таком пустяке, как тот, о котором шла речь. Не забывайте меня! Ведь судьба не дала мне прожить столько, чтобы мое имя узнала Родина."

Огюст Шевалье вытер слезы. Судьба не дала прожить... Нет, господа, не спрячетесь! У Судьбы есть имя и фамилия, Судьба состоит на службе, получает жалование и наградные. Возможно, именно сейчас мадам Судьба докладывает патрону, что дело сделано: имя Галуа, двадцатилетнего гения, не узнает Родина-Франция. Получилось — не с первой попытки, не со второй, но все-таки удалось.

Эварист Галуа, математик и революционер, мертв.

Они подружились в Нормальной школе. Огюст был старше на год. Иногда казалось, что разница больше. Не только потому, что Шевалье успел закончить курс и получить диплом учителя, прежде чем ими всерьез занялась полиция. Диплом ничего не значил. В государстве, где правил Король-Гражданин, социалиста Шевалье, бакалавра гуманитарных и естественных наук, на службу брать не собирались.

Он не настаивал.

В свои двадцать два, несмотря на отсутствие службы, и даже приличного фрака, Огюст чувствовал себя вполне уверенно. Учиться в Университете можно и без фрака. Кусок хлеба без особого надрыва зарабатывается разгрузкой барж на Сене — которая, по утверждению Дюма-Три-Звезды, кишит трупами.

Трупы и вправду попадались. Огюст видел одного — бродягу, утонувшего с перепою. Товарищи-грузчики рассказали, что подобные "гостинцы" Сена приносит каждую неделю. Особенно после праздников и в холода.

Настоящие трупы — не из пьесы — Огюста не пугали. Как и живые, если брать с собой на реку испанский нож. Драться и таскать тяжелые мешки он научился в родном Ниме. Порой становилось совестно: для борца за всеобщую справедливость он выглядел слишком благополучным.

Впору стыдиться — широких крестьянских плеч, румянца на щеках, отменного, истинно южногоздоровья. Он — не герой в "романтическом" плаще. Таковой обязан быть бледным, кашляющим от чахотки. Гореть должны глаза, не щеки.

Вот Галуа выглядел истинным героем: бледен, худ, изможден. Черные кудрявые волосы, темные глаза... Романтик!

В четырнадцать оба увлекались филологией. В Университете вольнослушатель Шевалье начал изучать геологию. Потом — новую, еще не имевшую имени науку: исследование допотопной жизни.

Эварист ушел в математику — с макушкой, с ушами, торчащими из-под черных кудрей. Курса, увы, не закончил. Его исключили — после того, как первые работы девятнадцатилетнего парня опубликовал "Бюллетень барона Феррюсака".

— Галуа одержим! — воскликнул один из преподавателей, прочитав свежий номер. — Одержим бесом математики!

Поначалу Шевалье еще мог понять, чем "одержим" друг. Математику знал неплохо, по крайней мере в объеме учебника Лефебра де Фурси. Перелистал ради интереса "Элементы геометрии" Лежандра. Для Галуа толстый том Лежандра был настольной книгой. Вскоре он заявил, что "это" слишком просто. Когда же Огюст интересовался, куда занесло друга, тот честно пытался объяснить.

Его слова Огюст запомнил.

"Это же элементарно! Представь себе снежинку, вершины которой отстоят друг от друга на шестьдесят градусов. Представил? Если снежинку повернуть вокруг оси, проходящей через её центр перпендикулярно к плоскости, на шестьдесят градусов, или на число градусов, кратное шестидесяти, то её вид в целом останется неизменным, даже если какая-нибудь вершина и изменила своё положение. Ясно? Операция, которая оставляет общий вид фигуры неизменным в этом смысле, называется операцией симметрии..."

Снежинку Шевалье вполне себе представлял — большую, холодную, бледно-синего цвета. О снежинках писал великий Кеплер, чуть ли не стихами. Зачем ее поворачивать вокруг оси?

Одержимый...

Одержимого изгнали — с шумом, с позором, с публикацией коллективного письма. Шевалье в те дни изучал конструкцию тюремных решеток, и мог лишь изумиться. Он, член нелегального Общества Друзей Народа, на иное обращение не рассчитывал. Но его друг не социалист, он — ученый! Лучший математик школы...