Ярослав Бабкин: Каменистая дорога

— У вас ко мне дело, господа?

Странно опять слышать свой голос. Кажется, он не говорил целую вечность.

— С чего ты взял? — это молодой, вздорного вида, в самом углу.

— А зачем ещё благородным господам может понадобиться арестант-смертник? На казнь они могут посмотреть и так…

Губы отвыкли усмехаться и лишь неровно кривятся.

— Заключение не притупило ваш ум. Это хорошо, — а это уже пожилой и солидный, в строгом костюме.

— Я слушаю.

— Нам понадобятся, скажем так, определённые ваши таланты.

— Я догадался…

— Что ж. Язвительности вашей заключение тоже не притупило. Но перейдём к делу. Мы предоставим вам свободу, новое имя, необходимые средства и возможности. Это не значит, что мы просто отпускаем вас на все четыре стороны. Но у вас появляется шанс на новую жизнь. Потом. Когда Вы окажете нам определённую… хм… услугу. Достаточно специфического свойства, если вы понимаете, о чём я…

— Просто назовите мне имя того, кого я должен убить…

Теперь вступает уже третий, крупный, с мясистым лицом. Молча открывает папку и кладёт на стол портрет-карточку.

— Я смотрю, господа, вы на мелочи не размениваетесь… Эта смерть перевернёт государство. Как минимум.

— А разве вы не этого хотели? — усмехается молодой.

— Мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, каковы будут последствия, — сухо прерывает его пожилой, — итак, ваш ответ?

— Разве у меня есть выбор?

Пожатие плеч болезненно отдаётся в скованных кандалами запястьях.

— Это согласие? — нервничает молодой.

— Да. Можете готовить траурную рамку и искать достаточно велеречивого писаку для некролога…

— Я всегда говорил, что с вами можно иметь дело, — заключает крупный, убирая карточку, — в ближайшие несколько дней вы окажетесь на свободе. Я об этом позабочусь.

— Тео! Тео, просыпайся, сурок несчастный. Мы уезжаем.

Из конюшни донеслось сопение, потом что-то с деревянным грохотом опрокинулось под аккомпанемент сдержанных проклятий. Наконец призываемый Тео выбрался на свет, стряхивая с рукава остатки соломы. Впрочем, в редеющей шевелюре и на жилетке её ещё оставалось вполне достаточно.

— Доброго утречка, барышня. Что ж вы так спозаранку-то собрались? Погодили бы до обеда.

— Я уже шестнадцать лет гожу. Хватит.

— Нет, ну вот зря вы так, я вам скажу, зря, — Тео вытряс из волос ещё несколько соломин и нахлобучил поверх оставшихся картуз, — такая видная барышня как вы хорошего жениха и тут завсегда отыщет. И ведь из своих. А городские они ж… тьфу, срамота, а не женихи. Вы бы только посмотрели, что оне на себе носят. И все как один голодранцы. Ни кола, ни двора, ни скотины какой. Нищета, одним словом. Не то, что у нас. Вон у мельника младшой неженат. Ты-то не смотри, что у него рожа кривовата, зато папаша ему полмельницы обещал оставить. И пасеку.

— Большое спасибо за совет, Тео, но путь у нас неблизкий. Давай собираться.

Тот окинул скептическим взглядом видавший виды дорожный саквояж.

— Да чего тут собирать-то. Неужто, больше ничего взять нечего?

— Здесь всё необходимое, Тео.

Он сокрушённо покачал головой и забросил саквояж в повозку.

— Вот только запрягу, и сразу поедем, — пообещал он, направляясь к конюшне, — вы то уж со всеми простились, али как?