Марк Романов - Суд Проклятых

Мимо него, топоча, пробегали бронированные пехотинцы, увешанные оружием, в канале связи слышались отрывистые команд и чей-то мат, а Авель всё стоял, и напряжённо думал о смысле жизни, медведях и прадеде, который умудрился в возрасте почти двухсот лет напиться текилы до голубых чертей, и спрыгнуть с крыши принадлежащего семье Гаррисон делового центра… С тех пор Авель очень не любил бывать в Марс-Сити.

Он встряхнул головой, как очень большой пёс, пытаясь избавиться от неожиданно навалившихся странных мыслей, и вспомнил о долге. Сейчас нужно было сделать очень неприятную, но необходимую часть работы. Последнюю, как Гаррисон надеялся: «Потом будет легче. Когда МАСК возьмёт под контроль правительство, и Марс, наконец, станет по-настоящему свободен от всех — тогда, может быть, я смогу, наконец, отдохнуть от этих бессмысленных ужимок и прыжков туда-сюда… как крыса на сковородке между станцией связи с Той Стороной, представителями МАСК, Протекторатом и герильясами Сопротивления, язви их в душу. Как меня всё это достало, кто бы знал…»

С этими словами, продолжавшими звучать внутри, Авель Гаррисон отряхнул пыль с манжет камзола, расправил шейный платок, отбросив надоевшую и натёршую переносицу кислородную маску, и достал из скрытой кобуры позолоченный длинноствольный плазмер. Вздохнув, он снял оружие с предохранителя, и медленно двинулся к своей цели: там, впереди, за тяжёлыми сферическими дверями из титанокерамики, ждал своей участи Канцлер Марса, его бывший друг, начальник и коллега-заговорщик по «Клубу Трёхсот», кровавый тиран и диктатор… Гастон Ле Рой.

Гастон, закусив губу, судорожно рылся в Сети, раздавая указания, приказы и рассылая сообщения, которые пробуждали к жизни многократно проверенные и продуманные процессы — политические, технические, финансовые, военные, террористические и просто преступные. Его вертикаль ответственности в марсианском сопротивлении, все пять с лишним тысяч человек, уже начали подготовку к переходу на нелегальное положение и готовились, по большей части, покинуть планету. Миллионы и миллиарды кредитов перечислялись по счетам сотен банков человеческой части галактики, акции сливались на биржах, грозя обрушить рынки, ценности и ресурсы, припасённые на «чёрный день», перемещались в другие места хранения…

«Если уж мне и суждено погибнуть сегодня, — думал Ле Рой, закусывая губу до крови, — то хрен вы у меня получите Марс. То есть, Марс-то вы получите, но вот искать деньги и ресурсы вам придётся самим. Долго. Надеюсь, у вас получится…» Он не собирался лишать мирных и не очень жителей необходимого минимума жизнеобеспечения, но, в случае форс-мажора им придётся серьёзно задуматься о выживании — как когда-то пришлось озадачиться их предкам, очутившимся на враждебной безжизненной планете с почти что голым задом и без связи с Землёй… «Справились тогда — справятся и сейчас… Только я этого, боюсь, уже не увижу»

Гастон потрогал нещадно болевший живот, и поморщился. Потом бросил взгляд на свой защитный костюм, посаженный в кресло, и улыбнулся. «Канальи… — подумал он. — Какие всё-таки канальи эти МАСК…»

Перед глазами канцлера, вопреки распространённому мнению, вовсе не мелькала вся жизнь, или что-то подобное — он спешно завершал работу над активацией сценария «горячей» мести Авелю и тем, кто стоял за левым плечом его бывшего коллеги и соратника. Для запуска последнего этапа недоставало всего одной команды и подтверждающего пароля. Гастон ввёл строку в вирт-интерфейс, но медлил с голосовым паролем… Казалось, ещё не время.

На тускло светящемся голоэкране, который служил единственным источником света в мрачном кабинете, обшитом тёмными панелями и заставленном древним оборудованием связи, штурмовики разнесли из дезинтеграторов массивные створки дверей, и замерли в ожидании. Позади них из проёма шагнул вперёд широкоплечий высокий человек в тёмном камзоле. Гастон скривился, узнав Авеля, который, между тем, поднял руку с блестящим плазмером, и выстрелил в голокамеру. Экран подёрнулся сеткой помех, и изображение расплылось в бесформенные пятна.

— Вот и всё… — прошептал Ле Рой, чувствуя на губах привкус крови. Его шатало, когда он направлялся к маленькому кожаному диванчику, на котором были раскиданы медкомплекты и полевой набор хирурга. — Нужно принять обезболивающее…

Прежде кристально чистый разум канцлера сейчас был полон тумана и боли, сквозь которые проступало безразличие и стремление выполнить свой долг… Именно так и таким, каким он его себе представлял.