Павел Торубаров - Без единого выстрела[сборник]

Дождь. В тайне ото всех считал его Бродяга кусочком счастья. Маааленького такого,

человеческого, личного своего счастья. Индивидуальной своей зонной отрадой. И не беда, что вечно хмурое, неприветливое здешнее небо в минуты дождя нависало над сталкерами стальным покрывалом. Бродяга просто закрывал глаза. И чувствовал струи. И улыбался.

Это неописуемо! И всегда — по–разному. Порой бьют капли по лицу, словно мошки на

автостраде, если высунуться в люк мчащегося автомобиля. Порой — касаются мягко,

щекотливо, словно осторожничают, как легкий «грибной» дождик в жаркий июльский день.

Иногда — «до нитки», словно в чан с ледяной колодезной водой ныряешь. А иногда — как брызги от веселого фонтана, пролетевшим ветерком игриво брошенные в лицо, и — им же — высушенные без следа…

Вот и в этот раз стоял Бродяга под дождем. Голову запрокинул, руки развел. Холодные капли вмиг слились в ручьи, побежали за шиворот, намочили майку, освежили спину, грудь…

И Бродяга чувствовал себя маленьким мальчишкой, скинувшим сандалии и бегающим, и прыгающим, кружащимся под этими мокрыми потоками. А шорох дождя по избитой аномалиями земле, по кривым иссушенным ветвям вымученных деревьев безжалостно заглушал его тихий, но счастливый, индивидуально отрадный зонный смех…

Бродягу никто не видел уже с неделю. Ушел тогда в рейд — сказал, мол, постранствовать захотелось. И — тишина. А народ–то беспокоится: ну, как сгинул Бродяга с концами? Грустно.

На десятый день ввалился наш странник в бар вонючим грязным мешком. Ему сразу водочки поднесли, огурчик, за столик усадили аккуратненько… Все честь по чести. Обступили.

Молчат. Ждут.

Отдышался Бродяга. Откашлялся мощно. Стаканом по столешнице звякнул: мол, ну–ка повтори. Плеснули до краев. Сталкер опрокинул, крякнул довольно, поставил тару на стол мягко, беззвучно. Обвел собравшихся усталым взглядом.

— Ну? — не утерпел Модер.

— Хм… — Бродяга опустил голову. — И не знаю, с чего начать–то… Короче, это… Всё, короче.

Загомонили вокруг:

— Что — всё?

— Да ты по существу давай, по существу!

— Завязываешь что ль?

— Дык чего там стряслось–то?

Бродяга встал. Подбородок приподнял, зыркнул по сторонам и торжественно изрек:

— Кончилась мать-Зона, сталкеры. Всё!

Тишина…

— Бредишь, сталкер?

— Что за хрень??

— Давайте–ка его спать…

— Точно, налейте анти–грустинную и — баиньки!

Бродяга резко вскинул пятерню:

— Стоять! Вы что это удумали? Проспится Бродяга, и — адьё, всё забудет? Черта с два! — сталкер тяжело опустился на шаткий табурет, вновь грохнул рюмку о стол.

Налили. Опрокинул.

— Фуф. Не, братцы, — Бродяга утерся рукавом. — Не угадали. Всё — значит, всё. Нету Зоны. Вышла.

— Как же?

— С чего это вдруг?

— Совсем залился Бродяга.

Постепенно гомон стих. И тогда раздался хриплый голос Бродяги, поначалу тихий,

задумчивый. А потом все набирающий силу, крепчающий.

— Дошел я до Монолита. Страшно? Да! Еще как! Смотрю на него: красота–то какая! Мать чесна! Что ж делать–то, мыслю. А потом вспомнил: желание. Потаённое. Самое–самое. Ну, и загадал, — сталкер обвел присутствующих помутневшим взглядом. — Хочу, говорю, чтоб не было тебя! Ни раньше, ни потом, ни в мыслях, ни в желаниях. Никогда! И всё… Обратно не помню, как дошел. Патроны все на месте, болты тоже не использовал, точно. Пару раз падал, в грязи, вишь, извалялся весь… Очухался только здесь, после первых полста…

Сказав, уронил Бродяга голову на грудь. Захрапел тягуче.

Долго длилось молчание вокруг него. То ли боялись сталкеры нарушить сон праведный, то ли страшились поверить в слова страшные. А потом подхватили Бродягу да отнесли в «нумера» «элитные», уложили на чистую постель и дверь за собой осторожно прикрыли…

А Бродяга открыл левый глаз и прошептал лукаво в закрытую дверь:

— Эх, люди! Какую сказку не скажи — поверите! Лишь бы от надежного человека услышать!..