Эдгар Пэнгборн - Дэйви

В мире, который люди древних времен оставили для нас, такие события случались и снова будут происходить.

Даже во время последних тяжких усилий втянуть воздух в легкие, взгляд глаз моего отца часто был понимающим. Иногда он обращал его на меня, размышляя и узнавая или следя за ускользающей мыслью. Его взгляд никогда не был сердитым, раздражительным, умоляющим или полным страха; раз или два мне казалось, что я видел в нем веселье, кроткое и насмешливое, веселье человека, одинокого по убеждению. Религия, навязанная ему в детстве, не возвратилась к нему во время слабости, как я опасался, с тем, чтобы мучить его: он был истинно свободным и умер свободным человеком, мужественно смотревшим на неподвижную гримасу заката жизни.

Несколькими неделями позже, когда мы продвигались через Кэтскил в северном направлении, я сказал папе Рамли и мадам Лоре, что должен уйти от них. Я пришел к выводу, что вряд ли требовалось объяснение.

— Да-а, — протянул папа, — я понимаю, что ты не рожден бродячим комедиантом и не вырос в этой среде. — Он не казался раздраженным, хотя мой горн оказывал большое содействие во время представлений, а я стал полезным и в других делах.

Мадам Лора сказала:

— Ты как мой Сэм — как твой отец — один из тех, кто идет туда, куда зовет его сердце, и ты из племени тех, что подвержен душевным мукам, и с этим ничего нельзя поделать.

Я еще раз все обдумал, чего совсем не делал во время странствий с бродячими комедиантами, о плавании на море. Вовсе не к краю земли: мадам Лора знала, так же, как и капитан Барр, что нельзя достичь края на комочке звездной пыли — но, может, я проплыл бы вокруг света? Другие люди (она учила меня) делали это в древние времена. На тридцатитонные аутригеры теперь не было надежды в моем воображении; она исчезла в тот день, когда жалкий щенок поднял лапу в ренсларской гавани. Я не знал, каким образом можно было бы что-то сделать, но Нуин, по слухам, был страной прекрасных предпринимателей. Мечта проплыть вокруг света, несомненно, жила во мне в то время, немного спустя после смерти Сэма, и все еще живет во мне, пройдя вместе со мной такое далекое расстояние, такой короткий путь до спокойного острова Неонархеос.

— Иди туда, куда зовет тебя сердце, — сказала мадам Лора. — А зов сердца меняется так, что ты и не ожидаешь, и образ мечты меняется, возможно, приобретая серую окраску. Но ты иди.

Папа Рамли был очень спокойным и трезвым в тот день.

— Лора, для человека настает необычное время, когда умирает его отец. — Он понимал меня таким образом, как она вряд ли могла воспринять, несмотря на всю ее мудрость. — Он потерял спокойствие на какое-то время, Лора, неважно, был ли его отец хорошим человеком или нет, неважно, был ли он сам хорошим сыном для своего отца или плохим. — Папа Рамли понимал людей; он также знал, черт подери, «еловееский род» и «еловеность» — что не одно и то же самое. Кстати, он уже снова продавал «Мать Спинктон» в этих кэтскильских городах и еще раз поверил в нее — или, во всяком случае, надеялся, что она будет излечивать чудодейственным образом, что она иногда и делала. Он, может, догадывался, вспоминая далекое смутное царство своей собственной жизни, как мне иногда снилось, что Сэм Лумис все еще был живым. Он, может, догадывался, что в сновидениях, я, бывало, часто чувствовал себя несчастным и смущенным, вместо того, чтобы быть довольным, не в состоянии приветствовать моего отца естественным образом. Я не смог с Минной раз или два, и ей стало скучно со мной. Сомневаюсь, что папа догадывался об этом: какие бы неприятности, возможно, не происходили в его полувековой бродячей жизни, и вообразить не могу, чтобы у него перестало торчать. — Я рассчитываю, — вел дальше папа, — пересечь море Хадсона из Кингстона, а потом провести зиму где-то в Бершаре. Почему бы тебе не остаться с нами на зиму? Затем, если, все-таки, ты будешь иметь намерение отправиться в Нуин будущей весной, я довезу тебя до Ломеды, и все, что тебе потребуется сделать — переправиться через Коникат.

— Хорошо.

— Черт подери все это, мы будем скучать за тобой.

Может, я сказал тогда какие-то уместные слова. Мне было восемнадцать, я начинал понимать, что значат слова и почему нужно говорить их.

Папа также не мог знать, как часто мне хотелось, чтобы я смог, по крайней мере, увидеть мою мать; сиротское детство — совсем другое дело, он не испытал этого. Его душу согревала память о собственной матери. Она содержала мастерскую по пошиву дамского платья в Вустере, большом нуинском городе. Именно ее смерть, когда папе было пятнадцать, побудила его пристраститься к дорогам. Вряд ли он одобрил бы мое желание, несмотря на свою чувствительность. Желание невозможного в будущем — это, я считаю, хорошее упражнение, особенно для детей; подобное желание в прошлом, несомненно, самое пустое и самое печальное занятие.