Михаил Северный - Спасения Н.Е.Т.

— Брысь, — говорил толстяк, махая рукой и улыбаясь, — брысь. Любопытные.

Так мы продефилировали по коридору, пару раз свернули влево-вправо и в итоге оказались у ряда особенных дверей. Тут были решетки. Зарешётчанные окошечки на каждой. Толстяк открыл одну карточкой и показал молча: «заходи не бойся. Выходи не плачь». И лицо у него было хитрое-хитрое.

Это была камера. На этот раз камера. Я встал у двери и огляделся. Небольших размеров, со скамейкой вдоль стены и унитазом в углу. Не стола, ни вешалки. Полицейский освободил руки, подал мне куртку и я сразу накинул ее на плечи.

— Не вспомнил, как зовут тебя?

— Нет, — сказал я оглядываясь.

— Ну смотри. Вспомнишь — позовёшь.

Я пожал плечами, думая как здесь устроиться поудобнее.

Полицейский уже закрывал дверь, когда остановился и удивленно посмотрел на меня:

— Ты его правда не видишь?

— Кого?

— Таракана.

Я обернулся и увидел на дальнем конце скамейки человека. Точно. Не заметил. Он был худой, очень худой, можно сказать изможденный. А еще я бы сказал — зеленый. Он был зеленый. Позеленевший. Как кусок старой высохшей травы.

Глаза большие и красные, как у… как у таракана. Он сидел, свесив руки вниз, и не двигался.

— А что с ним?

Толстяк услышал дрожь в моем голосе и наконец-то победоносно ухмыльнулся:

— Ломка у него в крайней стадии. Временами отключается и существует в таком состоянии сутками. Но иногда просыпается и вспоминает, чего ему не хватает. Тогда бы я не советовал находиться с ним рядом. Особенно ночью. Часиков в четыре утра.

— А нельзя меня в другую камеру? — я понимал, что он ответит, но за спрос не бьют. Полицейский почесал голову и задумался.

— Ну понимаешь… Камеры переполнены… Вашей швали тут дофига. Вот если бы ты… Ну скажем, вспомнил то, что мне интересно, я бы нашел место. Нет? Ну пока.

Дверь захлопнулась и мы с тараканом остались вдвоем.

Время 23.13 День 3. Осталось играть 27 дней.

Таракан продолжал медитировать на стену, а я сел на краешек скамьи. Под ногами у него образовалась небольшая лужица от слюны. Ноги босые, обуви не видно. Наверное забрали, чтобы на шнурках не повесился. Хотя на чем тут повесишься, потолок ровный. На унитазе?

Блин, как хочется выпить. Но пьянство лучше всего лечится отсутствием спиртного. От нечего делать я стал вспоминать, что знаю о ломке тараканов.

То что они невменяемые когда нет дозы — это сто процентов. Что еще? Кажется постоянно хотят пить, сильная жажда. Когда дозы нет они впадают в депресняк и озлобляются. Ради дозы или денег на дозу могут убить. Последняя стадия ломки — это когда тараканы впадают в кому. Походу именно это сейчас происходит с соседом.

— Пить! — я вздрогнул и вернулся в реальность. Таракан сидел все в той же позе. Показалось? Или это я сказал? Не двигается.

Я встал и подошел к нему, посмотрел прямо в глаза. Черт его знает. Вроде в отрубе.

— Пить! — повторил таракан и открыл глаза.

— Нету, — я отошел на два шага и он закрыл глаза, — Пить!

— Нету говорю.

Я снял куртку и отошел в противоположный угол. Ну его к черту. Постелил одежду на полу и сел, поджав ноги. Наркоман открыл глаза и следил за мной.

— Ты кто?

— Никто. Сосед твой. Спи.

Он встал и резко потянулся верх, захрустели кости. Сел назад и уставился на меня.

— Ты кто?

— Сосед по камере.

— Есть что?

— Не употребляю.

Он поджал обиженно губы:

— А выпить есть?

— Сам бы не отказался.

Таракан кивнул головой соглашаясь и закрыл глаза.

— Спи.

Да, уснешь тут рядом с тобой.

Я шел, окруженный белым сиянием, в незнакомом районе. Нет, это не сияние. Просто тут все белое. Белая дорога, стены домов и прозрачный воздух. У лотка с пирожными сидит торговец в белом халате и колпаке. Каждое пироженое на белоснежной салфетке. Он поднимает одно и протягивает мне улыбаясь, белоснежной улыбкой. Зубы отражают лучи солнца. Солнца? Я боюсь смотреть вверх, все знают, что от солнечных лучей можно ослепнуть.

Дети играют у дороги, они красиво одеты и чисто вымыты. Улыбаются, они счастливы как на рекламном плакате.

Я прохожу мимо и махаю рукой. Они махают в ответ. Что это с ней? Отворачиваю рукав белоснежной рубашки и вижу вместо плоти и крови железные стержни. Они двигаются взад-вперед, постоянно в движении. Смотрю на вторую руку и опять вижу клешню робота.

Маленькая девочка лет трех встает и протягивает мне зеркальце. Беру его и смотрю на человеческое лицо, исчерченное формулами, проводами, лампочками. Из глазниц светят огоньки, зрачков уже нет. Лицо похоже на странную микросхему. Я — робот.