Василий Криптонов - Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры

– Еще бы не съедобно! – проворчал он в стену. – Этой жиробасине лишь бы пожрать. Подыхать скоро, а она все налопаться не может.

Проигнорировав его, мы сели с мисками в дальнем углу камеры.

– Почему ты ему все это спускаешь? – негромко спросил я. Вероника в ответ пожала плечами.

– А что делать? Бить его?

– Нет. Зачем? Можно ведь одними словами заставить его пожалеть о сказанном. У тебя бы это лучше вышло, ведь ты его знаешь, но и я могу прищучить, если хочешь.

– Не хочу. – Она помолчала, пережевывая с отсутствующим видом гриб. – Но спасибо. На самом деле это что-то вроде игры. Он не бьет туда, где больно. Я не старая и не толстая, и прекрасно об этом знаю.

Я вспомнил ее слезы у бронетранспортера и решил ступить на опасную почву:

– Сегодня он, кажется, тебя зацепил какими-то карамельками.

Ложка Вероники замерла между миской и ртом, задрожала.

– Заметил? – шепнула она.

– Заметил ли я, как кто-то рядом испытывает сильную эмоцию? Это что, вопрос?

Она положила ложку и вытерла глаза рукавом комбинезона.

– Когда ему было четыре, отец согласился оставить его в живых, но только на положении арестанта. Джеронимо сидел у себя в комнате. Я носила ему еду. Все то же самое, что ела сама, что ели солдаты. Только один день в неделю меня заменяла одна… женщина. Она таскала ему конфеты. Я злилась, что она его балует, видела, как он ждет воскресенья. А когда настал мой день рождения, меня освободили от строевой… Вообще от всего. И позволили торт, конфеты. Солдаты со мной немного посидели, но им это было скучно. Я собрала конфеты и пошла к Джеронимо. Мне-то все равно, что есть, так приучили. И, знаешь… Когда я вошла, он побежал мне навстречу с большим пакетом. "С днем рождения, сестра! – крикнул, протягивая пакет. – Вот! Это тебе! Конфеты! Они знаешь, какие вкусные?!"

Вероника замолчала, глядя в стену. Я, не шевелясь и не дыша, ждал продолжения.

– Он не ел конфеты, которые приносила та женщина, – донесся до меня шепот. – Откладывал к моему дню рождения. Думал, что конфеты – это такая редкость, которая только раз в неделю бывает, а мне не достается вовсе. Я тогда впервые в жизни солгала. Пила с ним чай и изображала восторг. А свои конфеты подарить так и не решилась.

Моего эмоционального двойника рассказ поверг в ступор. Он и вообразить не мог, что двое детей, пьющих чай с конфетами, могут дать такую пищу.

– Если я дружески положу руку тебе на плечо, ты мне ее снова вывихнешь? – спросил я.

– Сломаю, – вздохнула Вероника.

– Тогда мой эмоциональный двойник делает это в ментальной плоскости.

Вероника усмехнулась.

– Моя внутренняя богиня благодарна. Прости, что назвала душевнобольным ребенком. Случайно вырвалось. Вообще-то я имела в виду Джеронимо, но тут же испугалась, что он обидится, и… вот.

– Да ладно, – махнул я ложкой. – Ты была права. Если в оскорблении нет кусочка правды, оно не работает.

В тишине мы продолжали есть склизкие противные грибы. Вскоре зашевелился Джеронимо. Он распаковал свой рюкзак, кряхтя, вытащил лампу-шарманку и включил свет. Я сверился с внутренними часами. Без десяти восемь.

– Не понимаю, какой смысл шептаться в углу, если не собираешься делать мне племянников? – проворчал он, роясь в недрах рюкзака. – Это какая-то греховная связь младенца с престарелой гетерой.

Джеронимо извлек тот самый сверток, от которого отказался его учитель. Сняв два слоя оберточной бумаги, разложил на подносе бутерброды с сыром и колбасой, тонущие в кетчупе с майонезом, украшенные веточками синтезированного укропа и синтезированной петрушки.

– Ах, как жаль, что вы уже наелись вкуснейших тушеных грибов! – Сидя, скрестив ноги перед подносом, Джеронимо трагически покачал головой. – Теперь мне, несчастному, придется съесть все в одиночестве. И никто, никто в целом свете не придет на помощь, и я сдохну от ожирения.

– !.. – Хором выкрикнув неприличное слово, мы с Вероникой отставили миски и бросились к подносу.

Хвала всем богам, за завтраком Джеронимо хранил молчание. Лишь съев последний кусок, он произнес:

– Земля тебе пухом, дон Эстебан. Ты был прекрасным учителем.

Я замер, как молнией пораженный воспоминанием об изможденном старике в казематах Альтомирано. Вздрогнула Вероника. Посмотрев на нее, Джеронимо сказал:

– Что? Не только твои друзья могут умирать, представь себе.

Я был уверен, что Вероника сядет рядом с братом, утешит его, но она слова не сказала. И, наверное, знала, что делала, потому что Джеронимо тут же принялся ворчать про толстую каргу, которая до такой степени уродлива телом и духом, что отказалась перебить крошечный отрядик солдат, и по чьей вине мы сейчас делим последние бутерброды в тюремной камере.