Михаил Таран - Катарсис

— Кхаллид-ис… Hoрот-дарайрас… (Затмение… Бессмыслица…) — Тихо ответил командир. Круглый, блестящий шлем поглощал звук его голоса, заставляя тюремщиков прислушиваться. Древний язык высших ангелов, особенно ценился дознавателями Рагуила. Говоря на полузабытом языке, они подчеркивали свою принадлежность к высшей касте ангелов, подчеркивали свое превосходство.

— Бессмыслица? Это нонсенс! — Пророкотал еще один тюремщик. Откуда-то сзади раздался скрип дверей, затем послышался железный марш легионерских сапог. Прибыли еще десять тюремщиков. Остолбенев от изумления, они следили за расползающейся по небу скверной.

— Бессмыслица это и есть нонсенс. Тавтология? Круглоголовый командир развернулся к собеседнику.

— Милорд! Афелий… Не подходящее время для таких рассуждений, неужели пожирающая небо тьма вас волнует меньше чем красота слова? — Возмутился тюремщик.

— Волнует меня лишь грамотность и ваша острота ума, а не красоты слов бездумно брошенных на ветер. Я не ведаю истинных причин, но чернь, что небо оплела, явление не Богом данное. Афелий стукнул древком копья о брусчатку и снова развернулся к площади.

— Движении! Милорд! Движение слева от монумента! — Послышалось откуда-то сзади.

Афелий пригляделся. Даже не имея прорезей для глаз, ведь его шлем был цельно металлическим шаром, он видел все не хуже своих легионеров.

Действительно, по пустынной, утопленной во мраке площади, неспешно брела фигура.

Фиолетовые глаза, маяком пробивались сквозь тьму. Фигура приближалась. Чем ближе она становилась, тем отчетливее прорисовывались очертания ее силуэта…

Это женщина… Ее кожа черна как оникс, походка грациозна и неспешна, словно у львицы. Длинная юбка, из увешанной цепочками и медальончиками красной ткани, спускалась до лодыжек. Пальцы голых стоп украшали серебренные кольца.

Ее прекрасное, стройное тело манило к себе при каждом шаге. Голая грудь юной красавицы, без стеснения, была представлена на всеобщее обозрение. На худой шее висел серебряный амулет. Седые, как снег горных вершин, волосы, были вплетены в пугающего вида корону. Острые, длинные спицы этого головного убора, причудливо соединяясь между собой, чем-то напоминая паутину. Длинные, остроконечные уши говорили о принадлежности загадочной особы к роду древних. Ее лицо совершенно утонченно, аккуратно. Томный взгляд незнакомки остановился на круглоголовом командире. Узкие, розовые губы растянулись в нежной улыбке.

— Доминус… Протект… (Боже… Защити…) Непривычная слуху латынь, донеслось из уст Афелия. В некоторых, особо скверных ситуациях он вспоминал мертвый язык смертных.

— Мастер Афелий, что происходит? — Тюремщики нервничали.

— Ноктюрн… — Коротко бросил круглоголовый.

— Что? Но она же… Ее же убили, в день пленения Сетта!

— Вижу я, что это не так совсем! Жива она я вижу. Раздраженно ответил Афелий.

— Афелий! Зодчий моих грез! Любовь моя! Раздался громкий, словно доносящийся со всех сторон, высокий голос. Чернокожая девушка приближалась, она уже была рядом с мостом, переброшенным через ртутный ров.

— Синдри! — Круглоголовый жестом подозвал одного из своих воинов. — В гробницу поспеши, покончи с братом моим поскорее. — Голос Афелия был тверд и строг.

— Покончить? — Переспросил тюремщик.

— Убей его! Немедля! — Повторил Афелий и ловко крутанув копье в руках направился к мосту, на встречу темнокожей гостьи.

— Скучал по мне мой милый? Скучал по мне мой принц? Девушка приблизилась к мосту и разведя руки задрала голову к темному небу.

— Не твой я принц и чувств не капли не осталось, если гнев за чувство не считать. Что в прочем делаешь ты тут и выжить как смогла мерзавка? Афелий встал в боевую стойку, выставив копье вперед. Пятеро тюремщиков сделали тоже самое, остальные десять отошли к воротам.

— Нет чувств? Ты лжешь сейчас, или лгал тогда… когда молил меня стать твоей. И как легко ты меня предал, как легко отдал приказ убить меня. Улыбка исчезла с прекрасного личика чернокожей Ноктюрн, фиолетовые глаза наполнились злобой.

Застывшая возле моста девушка не решалась сделать шаг вперед.

— Не лгу я никогда, никогда и не предаю. Я долгу следовал, по пути выбранному шел. А ты? Ты брату моему безумному поддержку оказала, его безумие в душе твоей огонь зажгло… Предателем из нас двоих лишь ты осталась… И вовсе не легко тот выбор дался мне, сердце в клочья разорвав я жить себя заставил силой. Забыть тот день не в силах и сейчас, во снах терзает он меня.