Кларинда - Штамм «Ратоньера»

Не будет никогда, ну и ладно. Напишу коротко и как умею. Это была последняя, наверное, вспышка той самой благородной ярости. Объединились все. Задействовали старые танки.

От центра помощи не дождались, справились своими силами. Вольницу зачистили, последнюю банду загнали на Перекоп. Там уже херсонские пограничники погнались за бандитами по обезлюдевшему Крыму и перебили остатки под Джанкоем.

Теперь по трассе «Дон» можно передвигаться почти свободно. Опасны только одиночки (тут уж ничего не сделаешь) и одичавшие собаки. Из наших друзей псы превратились в наших врагов. Такие стаи опасней волков, собаки не боятся людей, редко пытаются охотиться на обычную дичь, предпочитают селиться недалеко от населенных пунктов. Привыкли к помойкам, ловят там крыс. И очень часто рвут людей. Попасться им без оружия на открытом месте — верная смерть.

Все же пора и мне домой. Здесь меня держит море. Я не видел его и смотреть не хочу, но я знаю — оно за горизонтом, недалеко, и знаю, что там на дне. Но на родине тоже дорогие могилы…

Самое тяжкое время года — весна. Природа расцветает и хорошеет. Солнце светит беспощадно, уносит остатки зимы, высушивает влагу, убивает тень. Обнажает все то, что разрушилось, растрескалось за зиму. Весной особенно жалко смотреть на окружающих и жутко на себя. Я давно бреюсь без зеркала. Впрочем, не я один такой. От каждой новой морщинки или седого волоса, выкрошившегося зуба, разросшейся бородавки мы впадаем в панику, как стареющая кокетка. Я кажусь себе похожим на зомби.

Казалось бы, еще несколько десятилетий у нас есть, но все закончится быстрее. Мы уже сейчас — горстка умирающих стариков…

Здоровье у меня лучше, чем можно было ожидать, но организм так или иначе сбоит весь. Я даже не о постоянной боли в спине или суставах. Краски стали тусклее — падает зрение. Слышу хуже, меня окликают по несколько раз. Осязание подводит, постоянно обжигаюсь или обрезаюсь обо что-то и замечаю не сразу. Даже обоняние. Еще недавно оно было лучше, я помню, как в салоне того «Хаммера» сразу почувствовал запах чужого пота. Теперь кажется, что весь город пропах помойкой и тленом. Может быть, не кажется? И это на самом деле так?

Похоже, домой я уйду раньше, чем собирался. Сегодня ко мне пришла наша неугомонная Любасик.

— Я, Максим, так думаю, — начала она без предисловий. — Скоро же девятое мая, Победа. Дата круглая. Я так считаю, надо нам в этот раз Бессмертным полком пройти.

— Чего?

— Я, голубчик, на тебя рассчитываю, — продолжала она спокойно. — Если фото нет, просто даты и имя напиши. У тебя же предки есть?

— Я сирота.

— Ну, кто-нибудь же близкий у тебя умер? Можно таких…

— Люба! Ты понимаешь, что говоришь!

— Понимаю. Пока мы люди, можем еще своих усопших чествовать. И помнить, что победили фашизм, разве нет?

Я мог бы много чего ей сказать. И что создание ратоньеры финансировали по большому счету те же люди, что и приход к власти Гитлера, так что неизвестно, кто кого победил. И что пронести, например, доску с именем Лизы для меня все равно, что распотрошить прилюдно все наши с ней воспоминания. Я просто сказал:

— Люб, мне сорок семь, и у меня диабет. Пройду по жаре, и в следующий раз мое фото надо будет нести.

— А мне семьдесят и у меня рак желудка, — с усмешкой возразила она. — И не будет следующего раза, Максимушка. Еще десять лет, и мы не ходить, мы ползать будем. Те, кто останется.

Она ушла убеждать других. У нее своя правда, а я… Слабый я человек. Не хочу очутиться в ситуации, когда придется прилюдно плакать.

Свой дневник я отнесу к театру, куда заложили капсулу времени, там замуровывают свои записи горожане. И начну собираться в путь. Весна, самое время для последнего путешествия. Какую фразу написать в конце? Прощай, Земля, мы — были? Или: те, кто придет, не повторяйте наших ошибок? Или…

В дверь стучат, это Семен. С чего бы…

— Макс, Макс, выйди-ка. Дело у меня до тебя есть.

Максим закрыл тетрадку, свернул ее в трубочку — потом закрепит, надо поискать резинку в канцелярском магазине, — и высунулся наружу. Его комната закрывалась не на ключ, а на какую-то плохонькую щеколду, которую легко было сорвать — и ее, в общем-то, и срывали некоторые деятели, решившие, что у водителя «скорой» есть нужные им препараты. Семён же терпеливо ждал и даже дверь не дёргал, — значит, что-то серьезное ему было нужно.

При взгляде на старика у Максима защипало в сердце. Дед оделся во все новое и практичное, видимо, немало времени потратил на поиски. Так обычно собирались люди, которые чувствовали приближение смерти и готовились уходить домой.