Кларинда - Штамм «Ратоньера»

— Так, — прошептал Максим. В мире не поменялось ничего. Только отсрочку приговора отменили. Какое счастье, что Лиза этого не узнает.

— Ты чего, Макс? — старик обошел его сбоку, пытаясь глянуть в лицо, и Максим понял, что отвернулся от собеседника и скорчился, как от сильной боли. — Ты ж это… ты сам говорил, что не надо особо надеяться! Ну?

— Нет, нет, я не то, — Максиму удалось сказать эти слова почти нормальным голосом. — Желудок… пойду к своим, попрошу таблетку. Увидимся.

Он с трудом отвязался от старика и прошел в здание. Можно было расспросить товарищей по работе, они наверняка были в курсе, но не хотелось видеть никого. Накатила страшная слабость, хотелось только повалиться на койку и закрыть глаза.

Вот и палата, откуда выпорхнула счастливая Лиза, перед тем, как лететь на берег моря. Море… А как же их надежды увидеть Средиземное море, старую Прагу, Париж? Начиналось все тоже на морском берегу. Здорово ты посмеялся над нами, старый хрыч. Еще полгода назад у нас были планы, мечты, пусть даже мечты на прощальное путешествие! Даже смертникам оставляют последнее желание!

Он вдруг вскочил и заметался по палате. Апатия прошла так же резко, как и появилась, теперь ее сменил прилив лихорадочной энергии. Делать что-то, бежать куда-то… куда? На Финский залив? Тот старик не виноват. Он наверняка был в «Саранче» мелкой сошкой и ничего знать не мог. Нашел материалы, сам проверить не мог, отдал первым встречным, надеялся дать миру шанс… Вот он, шанс. Рухнувший вертолет и могила в степи.

Он сам, Максим, во всем виноват! Он был самым инертным из троицы, он должен был удержать остальных! Лиза бы и на Южный полюс понеслась за спасением, Кириллу в обычной жизни не хватало адреналина, и Максиму нужно было думать за троих. Что теперь? Что? Тупо дожидаться смерти?

Зажглась тусклая лампочка по потолком. Максим поднял голову. Электричество дали, так, ну и чего я, собственно, жду. Это будет не веревка, которую все равно не к чему прицепить, не нож, которого нет, и не окно. Этаж-то всего второй. И я никого не подведу, операции вечером не проводят.

Фанерка на стене поддалась не сразу, Максиму она стоила сломанного ногтя. В стене открылся кружок без штукатурки с двумя отверстиями. Без пластмассового корпуса это было еще больше похоже на поросячий пятачок. Смешно. Жизнь вообще такая штука, обхохочешься. Только зарядка для его целей не годится, и никакого провода нет!

Внезапно его осенило, он осторожно выглянул из палаты — коридор пустовал, — и вышел. На посту медсестер тоже никого не было. Максима это не удивило, под вечер уставшие дежурные частенько сбегали в курилку или просто отдохнуть. А вот если сегодняшний дежурный еще и беспечность проявил… Максим заглянул за стойку, дотянулся до ящика под поверхностью стола. Так и есть, проявил, бросил без присмотра кипятильник. Как оно без чая-то. Даже если само название через пару десятилетий исчезнет. Извини, друг, но сегодня не придется тебе чаевничать…

Ножика, даже перочинного, на посту не нашлось, и Максим поспешил обратно в палату, пока ему не помешали. Зато кипятильник оказался каким надо, с толстым проводом. Перерезать было нечем, Максим перетер провод о край стола и разлохматил изоляцию. Пойдет. Больно будет совсем недолго и в последний раз!

Это нельзя было сравнить с болью. Его затрясло, разом и быстро, руки свело судорогой, во рту защипало кислым, перед глазами вспыхнул обжигающе яркий свет. Сердце дрогнуло сильнее обычного и остановилось. Затем в белом сиянии возникла человеческая фигура, дернувшая провод. Тряска исчезла мгновенно, тело заныло, сердце осторожно стукнуло раз, другой, и пошло опять как часы. В меркнувшем свете проявились знакомые черты — зеленая шапка с пером, свисающие патлы, черные провалы вместо глаз. Желтая костистая рука Крысолова легла на стену рядом с почерневшим отверстием розетки.

Максим задохнулся, зажмурился от отчаяния: жив! Как дико, как несправедливо! Лицо Крысолова расплылось, вместо него над Максимом наклонился обычный человек с залысинами, в очках — кто-то из персонала, возможно, тот дежурный, любитель чая. Он сердито сказал:

— От тебя никак не ожидал! Тут же с бригадой ездишь, сам все понимаешь!

Рядом, медленно кружась в воздухе, опускалось на пол зеленое перо.

Мою родную мать звали Екатерина.

Я вспомнил об этом сегодня, когда шел мимо храма на Извилистой. Церкви теперь почти всегда пустуют. Кроме нескольких искренне верующих, люди заходят туда редко, стоят растерянно, будто пытаются сообразить, зачем они здесь, и, не додумавшись ни до чего, уходят.