Pferd im Mantel - Колокола обречённых. Ч.1 - Очищение молитвой

А ведь были и другие дела, от которых бросало в дрожь. Вон, Маринка Демьяненкова, деваха из Найдёново. Врачи-то ей срок на роды концом июля назначали. Но и теперь, к середине сентября, она так и не родила. Бабки найдёновские сказывали — криком кричала бедняга, страшась своего будущего незадачливая роженица. Многое говорили люди, да разве вспомнишь теперь всё?

Время летит, летит словно птица. И хотя жизнь, какой мы её знали, замерла — не обольщайтесь: время летит. Не рождаются и не взрослеют дети, не ветшают годами и не умирают старики. Но день сменяет ночь также, как и миллионы лет до этого, и осень сменяет лето. Ветшают и рассыпаются в прах плоды трудов человеческих и ветер заносит пылью дороги, города и веси где ещё недавно по меркам этого мира била ключом человеская жизнь. И есть начало — и есть конец. Ничто не вечно под луной. Многое прошло, пролетело и не вернётся боле. Отшелестят, носимые ветром страницы старых газет и в пыль рассыпятся, став микроскопическими частицами ушедшего мира, и может быть полетят туда, к звёздам. И Бог перевернёт ещё одну страницу Вечной Книги, усмехнётся в свои белые, как снег, усы. Он вечен, и жизнь твоя перед ним — даже не секунда. Ты пытаешься мерить Его своими мерками, своим скудным разумом — даже не пытайся, делая это ты расписываешься в том, что безумен. Ты-то наивно полагал, что мир, который ты знаешь — «нормален» — так ты говоришь. А оказалось всё вон как. Теперь ты уже уверен — этот, новый мир «нормален», а про тот ты вроде уже и забыл. Подумай-ка вот о чём: у Бога на всё миллиард миллиардов вариантов. Тебе и не снилось! Перелистнёт Он другую страницу и подбросит вверх кость о двух сторонах. На какую из них упадёт она? Думаешь, на одной стороне жизнь, а на другой — смерть? Или: на одной добро, а зло — на другой?! Мечтатель!!! У Бога нет таких понятий — ибо они плод твоего разума и не более, чем то, чему учили тебя всю жизнь. Ну что, пригодилось?! Чудак — нет ни добра, ни зла, ни смерти.

Впрочем — у Бога нет и мёртвых, так что не удивляйся тому, что теперь тебя окружает. Время летит, ну а ты — летишь вместе со временем. Страшно подумать, но получается, что ты прилетел.

Для Фёдора с Иваном эти два месяца тоже пролетели в трудах и заботах — как один день. Надо отдать друзьям должное: хотя к текущей жизни парни и не готовились, но и лицом в грязь не ударили. Дом-то дедов Фёдор привёл в порядок ещё по мирному времени, и отчётливо понимая пытливым разумом, что какая-то очень нехорошая ерунда топчется на пороге, заботливо запас и тушёночку, и другие консервики всякие, и соль с сахарком, и водочку (а куда без неё, родимой?), и спички, и бензина (не смейтесь — тонну!) и всякой другой, весьма нужной хозяйстве ерунды. Подготовился — и молодец. Плохо, конечно, что всё же пригодилось, но куда хуже было бы, если б не подготовил. А окружающие, наблюдая, как Фёдор набивал «трюм» своего Блейзера всякой всячиной, усмехались, и отмахиваясь от рзумных доводов мужика говорили — параноик. Ну и где вы теперь, шутники?

На деревне парней встретили тепло — чего уж говорить, все как родные и Федька на их глазах рос. Новый быт только начинал налаживаться, да и все основные события и движения были в Кушалино, а тут в деревне — вроде как ничего и не изменилось. Но уже на следующее утро, как Федя и Ваня появились на Вельшине, к ним явился Макар Степаныч, назначенный старостой на деревню.

— Робяты! Федя! Ужо открывай! — басил, стучась в срамновскую дверь грузный старик.

Фёдор, на ходу натягивая штаны, подскочил к окну, а прыгая в одной штанине и силясь поймать ногой вторую, вывернутую наизнанку, бросил взгляд на ходики, с которыми вчера боролся Ванька.

— Чёрт, шесть утра! — пробубнил Федя. — Кому неймётся-то?

— Открывай, Федька! — неунимался староста.

Напялив кое-как портки, Фёдор подхватил карабин — а мало ли, с чем явились, и растолкав по дороге Ивана, храпаящего на мосту в пологе, застучал пятками по ступенькам.

— Иду, иду! Щас открою!

— А! Хорошо! — послышалось с крыльца.

Фёдор отпер дверь — прошлый год ставил, сталь троечка! — и на мост ввалился, вытирая сапоги Макар Степаныч.

— Выспался? — бросил старик, снимая сапоги нога об ногу. — А где друг-то твой? Ваня, вроде?

Вчера вечером они со старостой виделись — приходили отмечаться, теперь так было принято, да как-то мельком, и Макар Степаныч был к ночи уже уделанный весь. Поговорить обстоятельно так и не удалось. А теперь вот — в шесть утра явился.