Андрей Русанов - Охотники на людей

— Вы говорите так, будто хлебнули «бургундского» из кладовых Ивана, – Алекс, легко пошатываясь, стоял и пытался удержать в левой руке бурдюк отменного самогона из загашников отрядника, а правой поддерживал самого «Вано», который, в свою очередь, старался не уронить плетеную корзину со всевозможной зеленью.

— На войне, как на войне, – пробормотал Иван и опустился на землю, да так быстро, что Алекс даже охнуть не успел. С земли донеслось что‑то, что можно было истолковать как «Сегодня последний день, когда можно отдохнуть, завтра снова в строй».

— Научил на свою голову, – Алекс безуспешно попытался поднять Ивана. – А что собачки наши места себе с утра не находят?

Стрела, навылет пробившая череп подошедшего к лежащему Ивану десятника, забрызгала нас липкой смесью крови и мозга. Время остановилось. Я почувствовал знакомый сладковато–приторный запах крови. И пока содержимое желудка безуспешно пыталось выплеснуться на бьющееся в судорогах тело убитого воина, мои руки уже прижимали АК к плечу, а ноги уводили в прыжок. Только мозг начинал понимать, что произошло нечто опасное и, скорее всего, непоправимое.

Самое страшное оружие – бесшумное. По крайней мере, для меня… Мозг рисует то, до чего нельзя дотянуться, что нереально ощупать; мысли проносятся со скоростью вихря, нагоняя леденящий, сковывающий движения страх…

Поляна медленно заполнялась едким белым дымом, от горевших тканевых свертков, выброшенных из леса…

Как в замедленных съемках, из растущих вдоль дороги кустов выпрыгивали полураздетые люди, вооруженные топорами, луками и ножами, летели камни и стрелы…

В дыму возникали непонятные силуэты, мозг показывал картинку «чужой», палец нажимал на спусковой крючок, раздавался щелчок, дуло автомата с хлопком выплевывало луч лилово–оранжевого пламени…

Хлопок, хлопок… Еще хлопок… Мих сзади… Я чувствую его спину, отдачу его выстрелов… Мир застыл, время исчезло – осталось нечто, по силе подобное кульминации в одном из концертов Рахманинова…

Рабы и новобранцы беспорядочно бегали, создавая хаос; воины же действовали четко и слаженно, их отточенные движения не оставляли противнику ни единого шанса, расчленяя тела врагов поющими песнь смерти клинками.

Кое–где дым казался розовым – наверное, у меня просто разыгралась фантазия. Впрочем… Фонтан крови из перерезанной шеи сложно забыть…

Наступаю на что‑то скользкое, падаю на спину. Сантиметрах в десяти над моим лицом скользит острие клинка. Успеваю задеть и сбить с ног Татьяну – выпущенный из арбалета болт пролетает там, где только что была ее спина.

Хлопок… Очередная безликая жертва окрашивает в серо–багровые тона кустарник за своей спиной… Человек – уже не человек: просто образ, просто цель… Просто команда мозгу нажать на курок… Нет мыслей… Нет эмоций… Нет страха…

На поле брани нельзя оставлять жизнь недобитому противнику – никакого милосердия во время боя… Разбивая прикладом лицо раненому дикарю лет сорока, начинаю подсознательно видеть целиком картину происходящего. Странное ощущение, смешанное с новым, непонятным и ни на что не похожим чувством.

Мне нравится вкус адреналина и пьянящий запах крови. В такие моменты я будто меняюсь: не замечаю боли, а при виде своих ран – зверею. Какой‑то подросток проткнул мне руку, я с рычанием вырвал у него нож и воткнул ему же в лоб. То ли лобная кость оказалась у паренька слабой (предположу, что в жизни бедняге недоставало кальция), то ли нож был добротным, не скажу точно, но только он с хрустом вошел бедолаге в лоб по самую рукоять.

Атака была столь неожиданной, и нападавших было так много, что мы потеряли почти треть людей, в основном рабов и новобранцев. Однако и нападавшие явно не ждали такого отпора – немногие из них выжили и смогли укрыться в лесу. Когда дым рассеялся, я увидел вокруг кровавое море, что поглотило не только усеянную трупами землю, но еще и деревья, кусты, людей…

Я никак не мог отдышаться, обычное зрение и мысли медленно возвращались. Я почувствовал дрожь в руках – порой, когда уже все кончено, начинаешь осознавать произошедшее, и в душу крадется страх, и важно – его не впустить. А руки? Что руки? Руки дрожат от адреналина… Как и колени. Но это приятная дрожь…

— Знаешь… – Мих стер кровь с лица, – автобиография? Иди ты к черту со своей автобиографией! Мне пока нашего общего воениздата с лихвой хватает… и… этих дурней из каменного века.

— Так нельзя… Так нельзя… Так нельзя… – Татьяна сидела у колеса телеги, обхватив голову руками, в лице – ни кровинки. К ней спиной, сжав рукоять окровавленного меча так, что белели костяшки пальцев, стоял сын кузнеца – взгляд неподвижен, из правой ноги, ближе к бедру, торчит нож. Четыре неподвижных тела перед ним завершали полноту картины. Паренек спас Татьяну…