Александр Бушков - Лесная легенда

Жена сравнительно быстро и легко устроилась машинисткой в довольно серьезное учреждение, тесно связанное с оборонной промышленностью, — ну, у нее-то характеристика с прежнего места работы была отличная, и все необходимые допуски имелись. Даже не в них дело… Учреждение было такое, что там имелся Первый отдел, проверявший в первую очередь ближайших родственников, родителей, мужа… Коли уж взяли ее на работу без особых проволочек, меня после того, как выкинули, не пасли, вышвырнули и забыли. И то хлеб. На учет в военкомате я встал без малейших проблем — благо в билете формулировка, приведенная в приказе, не значилась — только ссылка на приказ министра, его номер и дата. Кстати, судя по дате, приказ был отдан за день до того, как мне было предписано покинуть Польшу — ну да, все решили загодя, а потом какое-то время попросту руки до меня не доходили, третий эшелон, ага…

И на партийный учет в райкоме встал легко, и гражданский паспорт получил без хлопот. А вот с пропиской на жилплощадь жены обернулось похуже — никак не прописывали, пудрили мозги. Есть подозрения, что тесть постарался. И я на какое-то время подвис — ни работы, ни прописки… Приходил даже участковый, судя по орденским планкам, повоевавший. Проверив все мои документы, вежливо, но непреклонно говорил: все я понимаю, товарищ полковник, но вы теперь человек гражданский, обязаны соблюдать законы и правила. И прописаться следует, и на работу устроиться… вот, кстати! А почему бы вам не попробовать в милицию, в МУР? С вашим-то послужным списком, да и годочков вам не особенно много — а у них кадровый голод…

Я сделал вид, будто крайне обрадовался этой идее, которая у меня самого как-то и не возникала. Но прекрасно знал, что соваться мне в МУР нет смысла, не возьмут при любом кадровом голоде. Непременно запросят характеристику с прежнего места службы, а уж труженики тыла вроде того генерал-майора, а то и он сам, уж понапишут такого… Нет уж, не стоит лишний раз о себе напоминать. Все равно не будет никакой пользы, раз клеймо на мне поставлено…

Я не сдался, не опустил руки, не запил. Еще и потому, что жена держалась молодцом, без ее моральной поддержки было бы хуже. Сначала решили вопрос с жильем. Сбережения как-никак имелись: все эти годы мое советское денежное довольствие перечислялось на сберкнижку в Советском Союзе, а оно было немаленькое, с разными надбавками за то и за это. А польского мне вполне хватало и на холостую, и на семейную жизнь. В отпуске мы особенно много не тратили. С женой обстояло точно так же, разве что ей, как вольнонаемной, дома платили не полную зарплату, а половину.

Сам я ничегошеньки в этом не понимал, но жена, с кем-то из знакомых посоветовавшись, обнадежила: денег хватит, хоть и придется ухнуть едва ли не все. В Москве тогда, надо вам сказать, было немало «черных маклеров» по торговле жильем. Нашли одного такого, он крутанулся — и досталась нам двухкомнатная квартирка в дореволюционной еще постройки доме в Замоскворечье. Тесная, но с центральным отоплением, газовой плитой и электричеством, отдельная. По тогдашним меркам — сущие хоромы.

А там и с работой срослось. Нас, туляков, так просто из седла не вышибешь, мы упрямые, не зря же наши мужики когда-то блоху подковали… Короче говоря, я однажды сел и крепенько, как раньше на фронте, прокачал ситуацию: может, и найдется что-то, способное пригодиться на гражданке?

А ведь есть! Весьма даже неплохое знание польского! Конечно, в МИД или во внешнюю торговлю и соваться не стоит, повторится тот вариант, что, несомненно, был бы с МУРом — но мало ли других мест, пусть и не столь престижных? Должны быть. Выбирать в моем положении не приходится.

И когда я стал старательно отрабатывать это направление, уже через пару недель нашел постоянное место — переводчиком в научном журнале. Никакого Первого отдела там не имелось, так что получилось. Зарплата, правда, к некоторому моему стыду, оказалась чуть поменьше, чем у жены, но тут уж выбирать не приходилось. Трудновато было в первое время — несмотря на все знание языка, с научной и технической терминологией почти не приходилось иметь дела, но я старался. В начале шестидесятых стали широко издавать иностранную литературу, в том числе и польскую, и я, уловив момент, перешел в одно немаленькое издательство. Там тоже поначалу пришлось туговато, не хватало на сей раз умения излагать литературно, но я и это препятствие одолел. Да так до пенсии оставался в той системе. Работа как работа, не столь уж и малопрестижная. Да и после того, как Лысого вышибли, дышать кое в каких смыслах стало полегче. Правда, ту формулировочку, из приказа, так и не сняли, хотя я делал раз осторожные подходы — но, в итоге, и черт с ней. Все равно поздновато возвращаться после двенадцати лет гражданской жизни, да и в остальном формулировочка эта особой роли в моей жизни никогда не сыграла. Главное, в шестьдесят пятом мне наряду с другими вручили медаль к двадцатилетию Победы — а это, по кое-каким неписаным правилам, означало если не полную, то частичную реабилитацию.