Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами

Конфеты и астры поступают бабушке, а Ксюшка с Гришей топают в Костину комнату. Им, видите ли, нужно лирическое уединение. Кто жил в панельной трёшке большой дружной семьёй, знает, какая это роскошь.

Конечно, Ксюшка могла бы принять жениха у себя, но комнату она делит с бабушкой, а у бабушки артрит, так что диван занят. Гостиная у Гладышевых проходная, для интима годится лишь Костина конурка. Прощай, «Амулет вечности»…

Добро бы интим был настоящий! Как-то по ошибке Костя ввалился к влюблённым и увидел, что Ксюшка с Гришей сидят на кровати, держатся за руки и смотрят друг на друга, как два барана. И ради такой ерунды Гладышевы переходят на шёпот? И бродят по квартире на цыпочках, будто шайка воров?

— Костик, ты не понимаешь! Гриша романтик, а в наше время это большая редкость, — говорит обычно бабушка, закладывая книжку «Красота и здоровье после восьмидесяти» фантиком от конфеты «Буревестник».

— Гриша не подарок, но лучше, чем ничего, — утверждает мама страшным шёпотом.

И беззвучно разливает суп. Бабушка, как всегда, отдыхает в своей комнате, а все прочие Гладышевы сгрудились на кухне и стараются не греметь посудой.

Отец ворчит:

— Кто сказал, что ничего — это хуже?

— Гриша менеджер по продажам и скоро пойдёт на повышение, — напоминает мама. — После свадьбы он будет снимать квартиру.

— Давно бы уже снял и трахал там Ксюшку, — шипит Костя.

Мама еле слышно возмущается:

— Как ты так можешь о сестре!

— А что? Это как раз бы и значило, что у жениха серьёзные намерения. Чего он сидит, как пень? Может, он вообще импотент? У меня нехорошее предчувствие, что после свадьбы этот романтик влезет с Ксюшкой в мою берлогу, и ничем его потом не вышибишь.

— А что, пацан дело говорит, — соглашается отец, — Чего он с квартирой тянет? И «Буревестник» его, скажу вам, невысокого полёта. Вахтёрше дарить такую муру неловко, не то что невесте.

— Сам виноват: сказал, что это любимые конфеты твоего детства, — напоминает мама.

— Я давно вырос и вполне могу переварить «Вишню в коньяке». Или просто коньяк.

— Каждый день покупать «Вишню» накладно. Он ведь менеджер не в конфетном, а в мебельном магазине.

— Так принёс бы табуретку!

— И корыто — наше-то совсем раскололось, — добавляет Костя. — Как Ксюшка могла в этого буревестника влюбиться, не понимаю.

— Молод ты ещё, жизни не нюхал, — замечает отец мудрым голосом. — Знаешь, человек иногда возьмёт да и влюбится в какую-нибудь образину…

Мать всегда настороже:

— Это кого ты имеешь в виду?

— Не себя же, — спохватывается отец. — Я про Коровина подумал и про его Ирку…

И такая дребедень каждый день!

— Всё, еду за город, — объявил Костя. — Привет Грише!

— Чуть не забыл! Запомни хорошенько адрес: Копытин Лог, улица Мичурина, строение восемь, — ещё раз повторил Кирилл Колдобин. — Если пожар начнётся или ещё что-нибудь такое… Да не пугайся, Костян, я так, на всякий случай говорю. Ну, а теперь вылезай! Я всегда покупателей тут притормаживаю — кажу товар, так сказать, лицом.

Костя выглянул из машины. На мгновение он ослеп: после мрака салона солнечный свет был невыносим. Оглушил и шум листьев, небывало громкий.

Костя замер и зажмурил глаза. Какие-то травы тут же припали к его ноге, выставленной из машины, и осыпали туфлю колючками (их Костя ощутил даже под пяткой). Интересно, чем это здесь пахнет? Да ничем особенным — землёй, солнцем, листьями, просто жизнью. Только с ума сойти можно от такого запаха. Парфюм Кирилла, очень дорогой, рядом с этой роскошью стал отдавать чуть ли не хлоркой.

Наконец Костя выбрался из машины. Он запрокинул голову. В невероятной синеве над ним плыли громадные белые облака, как-то особенно сложно устроенные. Они каждую секунду меняли очертания, разбухали, раскрывались, как странные гигантские цветы.

— Ух ты! — только и сказал Костя.

— Разве это ух? — не согласился Кирилл. — Чего ты наверх пялишься? Чего там ловить? Ты сюда глянь! Швейцария!

И он развернул Костю в сторону дач.

Конечно, о здешних живописных местах Костя слышал. Даже вчера показали по телевизору целых два репортажа из Копытина Лога — один про грибника с обабком рекордной толщины, другой про пьяного тракториста, который на своём железном коне врезался в ёлку. Но наяву всё оказалось ещё краше.

Собственно Копытин Лог — курчавый от зарослей распадок — изгибался дугой и таял за горизонтом в вечной синеве, которая всегда заводится там, где начинается бесконечность. Лес выглядел совершенно диким. Костя предположил, что медведей там водится не меньше, чем на картине Шишкина.