Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

На столе лежал свёрток — посылка от кого-то, которую принесли недавно. Надо будет взять её домой и там посмотреть, что же там такое. Надев верхнюю одежду, он вышел, попрощался со стражей и пошёл домой, надеясь, что лёгкая прогулка немного развеселит его. Хотя сейчас больше всего хотелось выпить чего-нибудь горячего и уснуть.

С неба, вместе с холодной водяной пылью, на мокрые мостовые и крыши домов сыпались звёзды. Интересно, сколько их ещё осталось на небе, раз уж конец света близок? Успеют ли упасть все, или ещё останутся? Викарий поднял голову, чтобы поглядеть. Все знакомые ещё по школьным временам созвездия были на месте, а вот луна совсем истаяла. Правильно, новолуние. Как и предрекала Мать, сегодня всё должно завершиться. Айзанханг, Эрика… А может из-за убыли луны он так расхворался? Надо будет спросить завтра доктора, есть ли в этом связь.

Он неспешно вернулся домой. Положил принесённый с собой свёрток на стол, закрыл входную дверь и зажёг свечу. Её ровный свет осветил богато убранное помещение. Бесчисленные блики заплясали на дорогих рамках портретов, на золотых ножках подсвечников, на серебряной посуде, стоявшей в трапезной зале.

Слуги, конечно, спят. Не ожидали, что он вернётся так рано. Что ж, придётся их разбудить.

— Мария, Анна, — крикнул он без каких-либо интонаций в голосе.

Тут же послышался топот на лестнице и две служанки, опухшие ото сна и напуганные предстали перед викарием, теребя в руках подолы мятых платьев.

— Приготовьте ужин и растопите камин в моей комнате, — приказал он спокойно. — А потом можете идти.

Служанки часто закивали и разбежались исполнять. А Фёрнер взял свёрток с посылкой и поднялся к себе.

Анна разводила огонь в очаге, то и дело испуганно на него поглядывая, а постель была измята, будто на ней происходила битва. Слава Богу, что без кровопролития. Наверное служанки спали на ней, самой мягкой в доме. А застелить не успели, когда хозяин вернулся раньше времени. Викарий вздохнул и погрозил Анне пальцем, указывая на постель — надо будет сделать выговор им обоим. Но это завтра, а сейчас так хочется спать… Хотя нет, было ещё кое-что.

Он взял посылку. Упакована в бумагу, запечатана воском. Но печати с гербом нет. На вес как книга. Да и на ощупь тоже. Кто-то решил преподнести ему скромный подарок? Знал, что его, Фридриха Фёрнера прельщают философские и религиозные трактаты, пусть даже и написанные еретиками. Ничего страшного — вон их целая полка в библиотеке. Кто крепок верой, того не проймёшь дьявольскими книгами. Но почитать, узнать мнение других всегда было интересно.

Он сорвал печать и развернул бумагу. Внутри лежала истрепавшаяся и повидавшая виды книга. На обложке было написано «В. И. Эбенхольц».

Фёрнер не спешил открывать дневник убитого друга. Кому он мог попасть в руки? Если это солдаты, то зачем такая секретность? Почему не передать лично? А если ковен? Если ковен, то совершенно непонятно, зачем вообще её возвращать. Во внезапные благодеяния Фридрих не верил. Итак, если книга попала в руки к колдуньям, то это их огромное преимущество. Они могут преподнести её кайзеру в качестве доказательств против него, Фридриха Фёрнера. Или обменять на свободу своих собратьев. Но зачем просто дарить? Может быть её послал Готфрид Айзанханг? Он, конечно, беглец и дезертир, но он достаточно честен, прям и почтителен. Вполне вероятно, что он послал дневник, потому что не мог иначе. А сам сейчас собирается бежать прочь из города.

Викарий взял с ночного стола нож для писем и аккуратно попытался поддеть одну из мятых и уже не раз перечитанных страниц им. Так и есть, они слиплись, словно склеены. Захочешь их разъединить — смочишь палец слюной. А затем ещё и ещё, пока не умрёшь от отравления. Но кто бы мог измыслить столь коварное убийство? Нет, это не Айзанханг — тот слишком прям и честен, он бы скорее предпочёл дуэль.

Тогда кто же её послал… Хотя, в сущности, какая разница? Фёрнер хмыкнул, поднялся с постели и бросил книгу в огонь. Яда слишком мало, чтобы его испарения могли хоть сколько-нибудь ему навредить.

Затем он помолился и лёг спать. Служанки заходили к нему, чтобы сообщить, что ужин готов, но не рискнули будить смертельно уставшего викария.

У ворот Труденхауса мёрзли два стража. Готфрид прошёл мимо них не удостоив даже словом. Те то ли не знали, что его разыскивают, то ли просто не заметили лица. Идёт человек и идёт, кому какая разница? Разве кто пойдёт в Труденхаус по собственной воле, кроме инквизиторов и палачей?