Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

Он не слышал. Он закрыл дверь на ключ, и его тёмный силуэт скользнул в окне.

Хэлена подёргала верёвки, попыталась дотянуться зубами до узлов, но тщетно.

Дьявол… действительно ли Фёрнер был тем самым дьяволом? Да, по версии Готфрида всё достаточно чётко и логично, но вот его логика боролась с чувством Хэлены. С чувством, что это разные люди. Этот взгляд… Разве у Фёрнера такой же взгляд? Сложно вспомнить, потому что смотреть викарию в глаза она никогда не отваживалась. Тогда почему он бежал? Боялся, что его поймают и ему придётся признать свою вину и позор перед Иоганном Георгом, пойти на казнь за свой грех? Уж как ни любил бы епископ своего верного викария, а протокол пришлось бы составить.

Хэлена чувствовала, что упустила что-то важное… но что? дьявол вырвался с поляны, побежал, исчез во тьме… Побежал! Она чуть не задохнулась от восторга, а сердце бешено забилось. Да разве мог шестидесятилетний старик так бегать? Лишить Эрику невинности — вполне, Хэлене встречались и не такие, но вот быстро и долго бежать — нет. Так мог только молодой. Да и стал бы Фёрнер, при всей его осторожности и предусмотрительности, сам приходить на шабаш? Сдалась ему невинность этой девчонки! Эрика нужна была ему как заложница, не больше. А под маской мог быть кто угодно, поэтому сам он ничем не рисковал. Да и не мог это быть он, ведь Эбенхольц писал в своём дневнике, что в ночь шабаша они ехали в Бамберг!

От этих мыслей сердце Хэлены возликовало и она не смогла сдержать довольной улыбки, какая появляется на губах после ночи с любимым мужчиной.

Сгущался вечер. Епископский викарий Фридрих Фёрнер стоял перед окном, но стекло почти не запотевало от его дыхания. Он о чём-то думал, напряжённо кусая губы и поглаживая бороду особым своим жестом. Как всё-таки скоротечно всё, как мелочны и преходящи мирские блага. И как тщетны деяния наши на земле. И как сложно быть таким, каким тебя хотят видеть — возвышенным, мудрым, почти божественным. Видит Бог, пошёл уже шестой десяток, а старая и измотанная плоть всё норовит взять своё. Плоти хочется празднеств, гуляний, хмельного пива и сытной еды, хотя кости уже ломит от непогоды, а в груди что-то болит вот уже с полудня. Оттого так паршиво на душе, и хочется бросить всё… однако дело нужно закончить. Поэтому Фёрнер достал из шкафа новую стопку бумаг.

Ганс Шталь косо глянул на плоды своих трудов, и потом снова опустил глаза в записи.

Викарий перебрал протоколы: дело Путцера, Фогельбаум, Фридман… Всё они отправились в камин. Взяв кочергу, Фёрнер закопал документы в угли, чтобы они быстрее прогорели. Какое-то время он наблюдал, как исписанная убористым почерком бумага чернеет и сворачивается, словно в агонии, как над ней взлетают снопы искр и исчезают в дымоходе.

Потом Фёрнер пригласил в кабинет сержанта Вебера и проговорил:

— Извольте взять живым или мёртвым Готфрида Айзанханга, проживающего по улице Геллерштрассе, дом шестнадцать. Он обвиняется в ереси и сговоре с тёмными силами. Ордер выдаст герр Шталь.

— Слушаюсь!

— Также соберите, пожалуйста, тех солдат, кто больше всего боится и ненавидит колдовство… И пригласите Байера.

Когда с делами было покончено, а ландскнехты отправились выполнять свои поручения, викарий вернулся к окну и стал наблюдать за медленным танцем снежинок на тёмной глади реки. Эти маленькие белые бабочки, знаменующие приход зимы, пока радуют глаз. Сколько лет каждую зиму они вот так падают с небес, а всё равно каждый раз как впервые. Смотришь на них и вспоминаешь, как когда-то мальчишкой ещё бегал по первому снегу, как топтал белоснежное покрывало зимы, как пытался лепить первые, мокрые и холодные снежки.

А теперь уже не побегаешь. Теперь вот стоишь перед окном и думаешь, что надо бы пораньше уйти, а не то, чего доброго, поднимется ветер или совсем похолодает, и кости будут ныть так, что взвоешь подобно волку.

— Герр Шталь, — обратился Фёрнер к секретарю. — Я сейчас собираюсь домой, что-то расхворался…

— Идите, идите, ваше преосвященство! — затараторил писарь. — И дай Бог вам здоровья.

— Хорошо, хорошо, — кивнул викарий. — Закроешь за собой кабинет и отдашь ключи начальнику стражи.

— Всё как полагается, не извольте беспокоиться.

Фёрнер закрыл шкаф на ключ. Оставшиеся улики можно сжечь и завтра, никакой срочной надобности в этом нет. Можно было бы, конечно, поручить это дело герру Шталю, но кто знает, не соблазнится ли он возможностью передать их в чужие руки за крупное вознаграждение? Попадать под суд викарий не хотел. Если обвинят в казнях ради собственной наживы, то это ещё ничего. Можно попробовать откупиться, поднять старые связи, отсидеть срок в тюрьме… Хотя какая уж тюрьма в шестьдесят лет? Но если откроется, что он был в сговоре с колдунами, с целым ковеном богоотступников, язычников и еретиков, то его ожидает только костёр. Хотя, с другой стороны, кто знает, как поведут себя судьи, ведь теперь народу пытаются доказать, что колдовства не существует совсем. Тогда снова обвинение в убийствах, а от этого не легче…