Эфраим Тзимицу - Осколки, острые, как ножи

И теперь, в нем появилась уверенность, в том, что как бы то ни было, все, что он сделал было его выбором и его решением. И даже этот ехидный голос в его голове мог лишь поаплодировать его мыслям. Хотя, в сущности, а что такое этот голос, как не он сам? Просто звучит это по иному теперь, но ничего, к этому можно было привыкнуть. Теперь все будет по новому, все…

— И что же теперь?

Его собеседник хмыкнул, слегка оправив свое истрепанное кожаное пальто.

— Что теперь? — повторил юноша свой вопрос.

Стоявший рядом с ним заглянул в его глаза своим немигающий взглядом горящих темных глаз, продолжая ухмыляться. Именно так, не улыбаться а ухмыляться.

— Ты мне… поможешь?

Его собеседник прикрыл свои глаза, а потом снова открыл их, внимательно глядя на него.

— Я вижу — начал он — что подруга любовь уже не привлекает тебя… Да, любить тяжело… Ненавидеть куда проще и чище, верно? Не думаешь о том, как бы не обидеть или не задеть… Так легко и просто, так?

— Я. Не. Ненавижу — раздельно произнес парень в ответ.

— О да — насмешливо протянула фигура в плаще — а вот это — приподнял он руку юноши — от большой любви?

Юноша проследил за тем куда тот показал, и увидел темное красноватое липкое пятно… Это же… И тут в нем все похолодело от нахлынувших воспоминаний…

Да, эта их встреча… Она пришла на неё немного взвинченная. Он пригласил её просто, чтобы объясниться, чтобы последний раз взглянуть на неё… Так она думала… И потом они ушли… Недалеко так… И потом их последний поцелуй. А потом острое стальное жало ножа… Она застонала, глядя на него в ужасе, будто бы еще что то можно было исправить. И с губ, которые он только что целовал сорвалась капля крови, а потом еще, и еще, в глазах её появились слезы, когда она медленно оседала на землю… А он нанес ей еще удар ножом, не помня себя… И те руки, которые он целовал, та талия, которую он столько раз ласкал взглядом, все было залито алой сладковатой пьянящей… кровью.

Он зарыдал в голос глядя на неё, и потом обнял её, уже чувствуя как тепло покидает её стройное женственное тело…

А после, он держал руки в ледяной воде лесного ручейка, видя как вода вновь становиться чистой, как исчезает из неё кровавая дымка… Нож брошен далеко…

И потом он шел по пустынной улице… И в каплях дождя возник темный силуэт длинноволосого парня в потрепанном кожаном пальто с горящими темными глазами.

— Смотри — оскалил тот острые зубы в ехидной усмешке — это же ты обронил, а?

И он протянул ему покрытый липкими пятнами нож…

Парень застонал, хватаясь за голову — как? Почему? Почему его разум и память будто мерцают? И эта пустота окружает его… И он тонет в ней, тонет, не в силах сопротивляться… Нет! Нет! Нет! Почему?!

— Довольно, друг мой, довольно — неожиданно мягко произнес его собеседник, положив руку ему на плечо — Ты уже не сможешь это исправить… Но ты можешь сделать иное…

— Что?

— Поверить, и принять себя таким, каков ты есть…

И перед глазами юноши пронеслось видение — могучее создание с когтистыми крыльями, острыми когтями и полыхающими потусторонним светом глазами…

— Это… я?

— Может быть… Все может быть… Поверь мне, все может быть…

— Хорошо — окрепшим голосом произнес юноша — куда мне идти теперь?

В ответ тень в потрепанном кожаном пальто сухо хохотнула. А потом неяркое сияние поглотило юношу, а следом за ним, пожав плечами и ухмыльнувшись, пропал и его собеседник.

В небольшом бревенчатом домике на окраине деревни сидела заплаканная женщина. Её лицо, когда то прекрасное, теперь несло на себе отпечаток горя.

— Зама, как ты? — обратился в ней вошедший в избу крепкий мужчина.

— Все также, Ярлик, все также… — тяжелым голосом, глядя в пространство перед собой произнесла женщина.

В ответ мужчина тяжело воздохнул и сел рядом с ней на лавку. Положив свою сильную руку ей на плечо, он проговорил — Ты веришь, что она вернется?

— Нет — ответила она.

— Мы ищем её, ищем, и вот вот должны найти. Наша дочь ведь опытная охотница, и великолепно знает эти места. Она не могла пропасть просто так. Вот увидишь, она явиться через пару дней, да еще и принесет добычу.

— Нет, Ярлик — тяжело проговорила мать — сердце мое чует, что не вернется больше наша дочка.

— Ты не должна так говорить! — сурово проговорил Ярлик.

— А что я тогда должна сказать?! — вспыхнула Зама — что все замечательно, и моя дочка, которую я растила столько лет, моя кровиночка мертва, а я буду радоваться и плясать на её могиле?!