Вадим Жмудь - Инспекция

— Поверил бы, если бы верил в его существование.

— Что же вас убедит?

— Вероятно, ничто. Во всяком случае, не чудеса. Этого я нагляделся в цирке. Да и тут полно факиров и фокусников, называющих себя исчадиями ада, бесами и чертями. Грош — цена этим фокусам.

— Но ведь вы не можете сделать того, что делают они. Разве это не доказывает их могущество по отношению к вам?

— Я, сударь, за всю жизнь не снёс ни одного яйца, но преклоняться перед курицей на том основании, что она умеет делать то, чего я не умею, не стану.

— Курица не извергает огня изо рта, не может превращать вино в воду, сталь в золото…

— Обратитесь к пиротехникам, виноделам и сборщикам налогов, и они вас научат из ничего делать огонь, вино и золото. Никто из них не способен зародить жизнь, а курица делает это чуть не ежедневно. Уж если из этой кампании я и кому отдам дань уважения, то скорее виноделу и курице, чем сборщикам налогов и факирам.

— Мсье Вольтер, не смею с вами спорить. Пусть так. Пусть бога нет. Возможно, вы правы.

— И всё же кто вы и что здесь делаете?

— Я — тот, кого нет. Я изучаю обстановку в подведомственной территории.

— А-а-а! Начальство из высших сфер! Я уже ничему не удивляюсь в этом причудливом сне. И что же вы тут обнаружили плохого или хорошего?

— Все идет на самотёк. Надо что-то менять.

— А зачем?

— Сатана считает себя высшей инстанцией.

— Так оно и есть, видимо. Если он две тысячи лет был здесь полновластным хозяином, то так тому и быть.

— Но я должен вмешаться.

— Вы намерены и впредь здесь оставаться?

— Ни в коей мере.

— Тогда как вы обеспечите выполнение своих уточненных инструкций?

— Они будут выполняться просто потому, что иначе быть не может.

— Тогда почему же раньше они не выполнялись? Разве до этого ваши инструкции были не достаточно точными?

— Не было должного контроля.

— А как вы собираетесь его осуществлять впредь?

— Обращать взор свой суда чаще, чем ранее.

— Намного чаще, позвольте спросить?

— Я, разумеется, не смогу уделять достаточно много внимания этому вопросу, но изредка…

— Изредка не надо. Если вы не наведывались сюда две тысячи лет, а станете являться каждые сто лет, толку будет мало. А если чаще, то…

— Чаще я не смогу.

— Вот я и говорю, что ежели чаще, то это уже будет не ад, а обитель божья.

— А если реже?

— Кому нужно это донкихотство? Накрутите хвоста этим бесам, а они потом на обитателях тутошних зло сорвут, и ещё сильнее станут злоупотреблять.

— Что же делать?

— Ступайте себе с миром к своим праведникам.

— Ладно, хватит дурочку гонять. В конце концов, мне надоело притворяться. Никакой вы не бог, а просто Михаил, писатель. Из русских.

— Как вы догадались?

— Девочки выдали.

— Не понял?

— По глазам я видел, что тебе они не безразличны. Потом я кое-что сопоставил. Талантливо! Он — как писатель, гуляет, где вздумается, а я, значит, писателя обычного ублажаю как Бога.

— Разгадал, говоришь? И что же ты предпринял?

— Я к нему Вольтера отправил. Он его и завернул обратно. Очень талантливый философ. Нашего замеса парень. Бойкий старичок.

— А со мной что же будет? Ты на меня не сердишься, Сатана?

— Отчего же сердиться, Михаил? Ты мне очень даже мил. Ты вот что. Напиши-ка про меня роман. Наподобие того, что ты написал про Мастера, а?

— Зачем тебе это?

— А у меня тоже амбиции, знаешь ли. Хочется выглядеть в глазах человечества не последней дрянью.

— И что же с этим романом делать? Ведь его никто не станет читать! Роман про Сатану — кому он нужен.

— Зачем же так называть? Ты просто напиши про меня роман, а роман про Него вставь в этот. Пусть будут два романа — один в другом. А я его и отправлю на место того, что раньше был. Название переделай тоже, ладно? «Мастер» это как-то слишком коротко. Вставь туда мою подружку, что Фауста ублажала. Пусть называется «Мастер и Маргарита».

— Но, почтеннейший! Ведь моя книга уже написана, и в ней ничего изменить нельзя. Она опубликована! Её читают даже!

— А и пусть. В таком виде у неё ещё больше читателей будет, вот увидишь.

— Для этого же надо во времени вернуться и заменить одну рукопись на другую! Я же слышал, что время даже Ему не подвластно!

— Ему — да. Но не мне, — и он радостно и заразительно засмеялся, блестя желтыми глазами.