Нельсон Ллойд - Последний призрак Хармони

— Я должен быть отчетливо видим, — заметил он тоном, не лишенным гордости. — Разве ты не можешь разглядеть меня?

Разглядеть его!.. Мягко сказано: я мог разобрать даже складки на его пальто. Он казался еще естественней, чем при жизни, и выглядел чрезвычайно жизнерадостным. Это заставило меня задуматься. Передо мной, рассуждал я, призрак Роберта Дж. Динкла. Живым он не причинил мне ни малейшего вреда, а в его нынешнем обличье это еще менее вероятно; если он и задумал что-то недоброе, мне нечего бояться кусочка тумана. В таком случае я спокойно могу с ним побеседовать.

Но Роберт, похоже, устал ждать и заговорил чуть беспокойнее и громче:

— Ну как, разве мое появление не впечатлило? — пожаловался он.

— Я никогда не видел тебя в такой прекрасной форме.

Голос наконец вернулся ко мне, а мурашки почти исчезли. Я успокоился и даже осмелился подойти ближе.

На его бледном лице засияла широкая улыбка.

— Какое облегчение, наконец-то меня видят! — радостно вскричал он. — Я уже много лет пытаюсь являться людям, но никто меня не замечает. Я уж думал, что сделан из слишком прозрачного и расплывчатого материала, но, похоже, дело не в этом.

Он издал столь живой вздох облегчения, что я совсем позабыл, что он призрак. В общем-то, было очевидно, что смерть пошла ему на пользу: он стал спокойнее, харизматичнее и перестал подшучивать над всеми.

— Садись, поговорим, — он одарил меня своей самой обаятельной улыбкой. — Не стесняйся, ведь я не могу причинить никакого вреда. Но, пожалуйста, бойся хоть немножко: тогда я обрету более отчетливую форму. Прямо сейчас я, кажется, начинаю тускнеть.

— Действительно, — ответил я.

Хоть я и стоял совсем рядом, но с трудом мог его различить.

Вдруг безо всякого предупреждения он издал жуткий стон, от которого мурашки вернулись. Я подпрыгнул на месте и впился в него взглядом. Прямо на моих глазах он становился все более отчетливым и материальным.

— Так-то лучше, — весело хихикнул он. — Теперь ты в меня веришь, не так ли? Давай садись, нервничай и не слишком успокаивайся. А не то я исчезну.

Я в точности выполнил команды призрака. Но поскольку он был рядом и вел себя естественно и дружелюбно, было трудно продолжать пугаться, о чем я неоднократно забывал. В такие моменты он, видя, что я преспокойно на него пялюсь, издавал леденящие стоны и снова становился отчетливо виден.

— Хармони превращается в слишком научное и рациональное место, — меланхолично говорил Роберт. — Все, что нельзя объяснить математикой или географией, считается невозможным. Даже священники поощряют такой подход и утверждают, что Адам и Ева являются аллегориями. В результате кладбище стало самым спокойным местом в городе. Там просто нереально никого напугать. Если человек слышит стон у себя в комнате, он или закрывает поплотнее окно, или бросает тапку в якобы крысу, или винит во всем ветер. Когда я только-только умер, тут обитало еще несколько духов. Они постоянно жаловались на тяжелые времена. По их словам, раньше на кладбище была душевная компания призраков, однако постепенно они один за другим исчезли. Все старые Берри ушли. Мистер Упл бросил свои обязанности, когда его приняли за белого мула. Миссис Моррис А. Кламп, некогда обитавшая в заброшенном доме за мельницей, растворилась всего за неделю до моего появления. Я попытался подбодрить оставшихся призраков, говорил, что вот-вот в город нагрянут спиритуалисты, но они лишились всякой надежды и таяли один за другим, пока не остался только я. И если ничего не изменится, мне тоже придется исчезнуть. Здесь ужасно обескураживающая атмосфера. И такое одиночество!.. Люди бродят у могил под моим носом, как будто меня не существует. Не далее как прошлой ночью мой сынок Осси пришел погулять со спутницей — и как думаешь, где они решили отдохнуть, посмотреть на луну и поболтать о всякой чепухе? Прямо у моего надгробия! Я стоял прямо перед ними и перепробовал все, что делают призраки, пока не выдохся окончательно. Они не обращали на меня ни малейшего внимания.

Бедный старый призрак чуть не разрыдался на месте. Живой Роберт никогда так сильно не расстраивался; было мучительно больно смотреть, как он утирает глаза платком и всхлипывает.

— Быть может, ты недостаточно шумишь? — поинтересовался я участливо.

— Я делаю все как полагается, — ответил он, слегка оскорбленный моим предположением. — У нас ограниченные возможности. Я летаю, издаю стоны и изрыгаю всякую бессмыслицу. Порой сдергиваю с кровати постельное белье или указываю на местонахождение клада. Но какой от этого толк в столь рациональном городе?