Ольга Рэйн - Голубая глубина

Когда я впервые увидел деда Егора, мне было шесть лет.

Мы ехали на семейную встречу — через лес по частной дороге, через озеро по мосту, в огромные кованые ворота.

— Как же я ненавижу это место, — сказала мама и потянула с шеи шарф, будто он ее душил. Ее духи пахли тревожно. Я пролез рукой между боком машины и сиденьем и вцепился в мамино пальто. Мама накрыла мою руку своей. На меня она не смотрела, щурилась вперед, где из зелени ухоженного сада выступали колонны дома.

— Кто его любит, — процедил папа, паркуя машину среди десятков других. Наша не была большой и блестящей, выглядела менее дорогой, чем машины родственников — даже в шесть лет я это понимал.

Мы отстали от папы, потому что я уронил свой том Чуковского в усыпанную осенними листьями траву и мама его вытирала шелковым шарфом с птицами. Она присела, и ее глаза стали вровень с моими.

— И вот что, Кирюша, — сказала она. — Говори поменьше. А лучше вообще помалкивай. Книжку открой и сиди читай, хорошо?

— Мам, а разве эти люди не наша семья?

Мама кивнула.

— И твоя и папина? — я знал, что обычно это два разных набора родственников и встречаются с ними в разных местах. Но у нас была одна, потому что у мамы и папы был один прадед. Такое бывало, вот, например, у Пушкина родители были троюродные, а его я очень уважал — за Лукоморье и царя Салтана, которые знал наизусть.

— Маш, ну вы чего застряли? — позвал от высокого мраморного крыльца папа. — Раньше сядем — раньше выйдем.

— Ахаха, — ответила мама, поднимаясь и отряхивая пальто. — Немного тюремного юмора скрасит любую ситуацию.

— Это просто семейная встреча сегодня, — тихо сказал папа, прежде чем нажать золоченую кнопку звонка. Над дверью на мраморе были выбиты высокие латинские буквы, я стал пытаться их узнать, но понял только последнее слово, «honore». Папа был бледен.

— Всего лишь обед, а не…

— Заткнись, Юр, — сказала мама сквозь зубы.

И тут же широко, легко улыбнулась в открывшуюся дверь.

— Леночка! Ты сегодня швейцаром? Швейцаркой? Шампанское прямо с порога? Ах, декаданс и роскошь!

Они смеялись, целовались и пожимали руки — вокруг было очень много людей, все всех знали, хотя многие очевидно давно не виделись. Мы вошли в огромный зал с куполом наверху, как в соборе. Везде был мрамор, блестящее темное дерево, какие-то сложные золоченые штуки.

— Ты, наверное, Кирилл, — сказала мне очкастая девочка на голову меня выше. — Меня Аней зовут. Мы с тобой какие-то пятиюродные… ну неважно. Пойдем в детскую? Мы там прятки затеяли. Меня за тобой прислали. Ты же здесь не был еще ни разу?

Я покачал головой и неуверенно взглянул на маму. Она стояла с узким бокалом в руке, очень красивая в синем платье.

— Можно мне пойти с этой девочкой? — спросил я без слов с другого конца комнаты. — Чего ты боишься, мама? Почему ты такая бледная?

Мама прикрыла глаза — иди. Кивнула. Улыбнулась мне — не волнуйся, все хорошо.

Я не очень поверил и шел осторожно, запоминая дорогу, чтобы можно было убежать. Аня спрашивала, в каком я классе, чем занимается мой папа, что за книжку я принес, какие у меня домашние животные.

— Мама говорила — вы затворники. Живете далеко, не по средствам, с семьей мало общаетесь.

— Почему не по средствам? — удивился я. У нас был большой дом, сад, много игрушек, машина, компьютер. Папа говорил — мы богатые и поэтому должны воспитывать ответственность. Я кивал, но не воспитывал — не знал как.

— Не знаю, — вздохнула Аня. — Слишком бедно вроде. А наша семья — особенная, надо соответствовать. Ладно, проехали. Вот детская. Это Мишка, Ефим, Ива, в коляске Зойка спит, моя сестра мелкая, ей два года, а остальные прячутся.

И снисходительно усмехнулась, глядя на мое ошеломленное лицо.

Детская была высотой с трехэтажный дом. Потолок спускался вниз, где-то далеко, на другом краю огромной комнаты, переходя в стену. На полу были упругие маты, лестницы уходили вверх, откуда свисали разноцветные сетки и канаты, блестели горки. Улицей стояли яркие деревянные домики, еще несколько скворечниками висели на стенах — к ним поднимались веревочные лестницы. В желтом сидел мальчик лет девяти, сосал леденец и играл в электронный «тетрис».

— Это Гришка, — сказала Аня, проследив за моим взглядом. — Он то ли дебил, то ли аутист. Папа говорит — в семье не без… ну, понимаешь.

Хлопая крыльями, пролетел огромный попугай с ярко-синими перьями и желтым ободком вокруг глаз. Он сел на ветку дерева, которое росло прямо из стены и склонил голову набок, внимательно меня рассматривая.