Анна Михалевская - Спор на краю прорвы

Пять шагов от кота к Санычу и обратно. Туда-сюда, сюда-туда. Только не спать!..

Она так ждала, сама не зная чего, что, конечно, всё пропустила. Пётр — её Петя! Петенька! — схватился за сердце и начал заваливаться на бок. Вмиг за окном сбежалась чернота, заливая и магазин, и скамейку, и людей, и даже саму лужу чернильной кляксой. Последнее, что Любаша увидела, было уплывшее прочь ржавое ведро.

Не став звать Саныча, она распахнула дверь и шагнула за порог — в бездну.

И всё невысказанное, всё припрятанное на дне стопок в правом кармане фартука, все её желания и надежды вырвались хриплым криком:

— Петя, мать твою! Не уходи, я ж люблю тебя!

И пузырь черноты лопнул, стёк большими и малыми лужами, впитался в землю.

Небо вспыхнуло алым — занимался рассвет.

А Любаша непослушными пальцами набирала «Скорую».

Он пришёл к ней не затем, чтобы остаться. Напротив — он должен был лишь проводить, дальше их дороги расходились.

Скрипучая калитка, заросшая розами тропинка — их шипы цеплялись за плащ, и он начал нервничать ещё тогда, на подходе, почувствовав неладное. За щербатым забором чокались гранёными стаканами соседи, от души и не в такт горланя: «Вижу, смерть моя приходит — чёрный ворон, весь я твой…».

Распахнув лёгкую дверь веранды, он ощутил прикосновение льняной занавески к руке и замер, утонув в густом ягодном аромате. На плите кипела кастрюля, и, стоя к нему вполоборота, юная девушка сосредоточенно помешивала варево.

— Вера?

Не удержавшись, он выдал себя.

Девушка резко оглянулась. Ожидая увидеть привычные испуг, ненависть, обречённость, он с удивлением прочёл на её лице радость.

Это какая-то ошибка. Там, наверху, просчитались. Точно просчитались! Он решил задержаться и дождаться подтверждения. Жил в саду, ухаживал за деревьями, полол сорняки, подстригал розы. Выучил наизусть «Ворона» и частенько подпевал.

Оказалось, всё-таки Вера. И всё-таки сейчас. Ночь он думал, а к утру передал своим, что останется здесь — вместе с ней. Пусть разжалуют, исключат, опечатают дом и лишат премии. Ему всё равно.

Он стал охранять Веру: днём ходил за ней, ночью стерёг у кровати. Случайно задев её руку, обжёгся и с тревогой ощутил, как вскипают в нём новые желания… Он не считал времени, которое они провели в объятиях друг друга, но за каждый миг пришлось платить. Вера ушла тихо — он не слышал ни шагов провожатых, ни её последнего вздоха.

Родных у Веры не было, он похоронил тело в саду, посадил розу и каждый день поливал. Но роза не принялась, лишь стала набухать влагой лужа.

Хотел вернуться домой, его не пустили. Зато прислали грузовик, забитый ящиками с бутылками. В накладной значилось: «Для тех, кто спорит со смертью». Первую партию он разбил, грузовик спустил с обрыва в море. Прислали новый… В конце концов воду пришлось продавать.

Со временем к нему приставили Петра — во спасение или для наказания, он не стал разбираться. Поначалу избегал, потом они странно сдружились. Похоже, у Петра были свои счёты со смертью.

Частные домики люди снесли, вырыли котлованы, построили высотки. Лужу не тронули, место оставили под небольшой парк. Он обустроил рядом магазинчик, а сам переселился в многоэтажку и забил квартиру старыми вещами — кастрюлями из дома Веры, её платьями, туфлями, книгами, он содрал даже обои из спальни и захватил проигрыватель. Запутавшись в ногах у времени, вещи рвались и портились, и тогда он шёл на улицы и собирал всё, что было похоже на её кастрюли, платья, туфли и книги. Очень скоро в квартире осталось место лишь для крошечного стола и стула. Кровать была не нужна — он так и не научился спать.

Он ждал, очень долго ждал. И верил, что кто-нибудь когда-нибудь сделает то, что не удалось ему: выиграет этот треклятый спор.

— Что думаешь дальше делать? — Пётр махнул в сторону магазинчика, возле которого суетились грузчики.

Азраил пожал плечами.

— Не знаю, может, домой вернусь. Устал я здесь.

Рабочие взялись за вывеску, срывая «отравы» букву за буквой.

— Как они? — Азраил бросил хмурый взгляд, в его голосе сквозило нетерпение и ещё — страх.

— Парень Надю не узнаёт, а та будто что-то чувствует. Пока проходят мимо. Но я помогу им. Венчал как-никак, теперь ответственность.

Азраил кивнул. Помолчали.

— А ты что? — наконец спросил он.

— Чуть не угодил в твою лужу. Думал, не подействует. И я же умею по воде ходить, учили… Если б не ребята и не этот глупый обмен бутылками. Чужая вода, как чужая жизнь, мы друг друга видеть начали, понимаешь?.. Месяц провалялся в больнице после сердечного приступа. Смешно! Говорят, сердце у вас изношенное. Надо в санаторий. Но пока Люба выхаживает.