Array Журнал «Аконит» - Аконит, 2020 № 07-08 (цикл 2, оборот 3:4, февраль)

Может быть, это ложное воспоминание? Ещё один тревожный кошмар человека, сошедшего с ума давным-давно? Или всё же действительность условна, и законы ее легко нарушаются по воле Неведомых и Незримых?

Он сидел на полу, прислонившись к стене, и ждал меня. Его аляповатый наряд давно превратился в лохмотья, готовые рассыпаться в пыль от малейшего прикосновения. Дурацкий красный нос упал со сгнившего лица. Глазницы были пусты, нижняя челюсть свалилась на грудь, обнажая рот в беззвучном смехе. Сквозняк едва шевелил редкие остатки высохшей кожи, кое-где покрывавшей скелет. Клоун был мёртв.

Я смотрел на него безучастно, будто знал наперёд, какой будет встреча с этим отголоском прошлого. Свет, струившийся сквозь приоткрытую дверь из комнаты неподалёку и освещавший эти жалкие останки, привлёк моё внимание. Он подарил мне чувство успокоения, ободрил меня уверенностью, что поиск завершён. Легонько толкнув дверь, я вошёл в комнату и обнаружил на полу в круге света нечто колеблющееся. Здесь всё было причудливо освещено, не позволяя разглядеть ничего ни вверху, ни внизу. Создавался эффект присутствия в бесконечности, в невесомом космосе, где была только одна ненадёжная точка опоры — конструкция из цилиндров, кубов, сфер и пирамид, тянувшаяся в непроглядную бездну — вверх, только вверх! — в бесконечность. Знакомый порыв любопытства подтолкнул меня к ней. Жажда дойти до конца заставляла меня дрожать от нетерпения и ужаса. Руки мои коснулись шаткой конструкции, ноги встали на опасные опоры.

Я поднял голову и не увидел ничего. Я знал, что нужно ползти, карабкаться, и тогда мне откроется тьма, что из года в год плела для меня по ночам кошмары. Вокруг всё исчезло, и не осталось ничего, кроме цилиндров, кубов, сфер и пирамид, дрожавших и колыхавшихся под моими пальцами и ногами.

Я полез вверх.

За окном пушистыми хлопьями вовсю порхают снежинки, а на нас смущённо взирает зимняя ночь. И откуда-то из иной реальности доносятся голоса — напуганные, напряжённые, вместе с тем таящие в себе толику радости, некое предвкушение. Голоса? Они звучат, передают эмоцию, некий смысл…

Но что это за смысл?

— Как он?

— Да не особо…

Слышим бормотание телевизора, чарующие переливы музыки — композиция незамысловатая, но иного не требуется, — что-то там ещё… Впрочем, не важно! Ведь Человек за окном улыбается. Он чёрный-чёрный, этот Человек, — словно бы тьма внутри злодея… или гения. Но зубы у него большущие, белые-белые.

— Кто ты?

— Я — Царь царей! Бог давно забытого царства, преданный и изгнанный. Я мог бы зваться Осирисом, мог зваться Сетом, но правда в том, что у меня вообще нет имени. Я — всё и ничто. Я — любовь.

— Ты смерть?

— Я смерть?

Каштановые сны… бурлящие багровые реки, текущие вдаль. На них уносятся мечты, в них захлёбывается детство. В поскрипывающем под ногами снегу и в мистике новогодней ночи. В прелестно-банальных надеждах юности, утопающих в крови, циркулирующей по вздувшимся жилам мира; в крови, что и есть жизнь этого мира, или же — его агония?

— Ты смерть?

— Я — любовь.

— Нет.

— И так тоже верно.

У него длинный ярко-пурпурный хвост, а его жуткие гипнотизирующие глаза переливаются тысячью запретных оттенков. Его зубы большие и жемчужно-белые — остры как бритва. А сам он — порождение ночных кошмаров, запредельный ужас и… вместе с тем он есть вера ребёнка в красоту воображаемого, олицетворение необузданной фантазии.

— Мир прекрасен?

— Я покажу тебе. Сам решишь. Хватайся!

Мы протягиваем руки: нужно уцепиться за хвост. Ни в коем случае нельзя распугать каштановые сны.

— Полетели! Удиви меня, о Смерть.

— Удивляться ты должен сам. Смотри!

Мы летим. Он впереди: Великий Красный Дракон, сошедший с истлевающих страниц Откровения, вырвавшийся из тлена архаичных символов, обрядов и суеверий. Пурпурный хвост… жемчужно-белые зубы… и Чёрный Человек, стоящий за окном. Снег не ложится на его плечи, и все эти праздники не в его честь. Он давно уже канул в забвение. И всё же он здесь.

— Что с ним?

— Он весь горит.

Симфония забытого прошлого: тихие вечера на берегу озера, под кваканье лягушек и урчание живота. Робкая улыбка девочки, в глазах которой сама вселенная; вкус ее мягких влажных губ… — но чьих именно? Девочки? А может, вселенной? Ведь мы — дети. Дети!

— Летим!