Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля

— И вы хотите, чтобы я спокойно уснул в обществе людоеда? Кстати, вы его как, этого жирного детину, так, в сыром виде, или сначала обжарили?

— Обжарил…

— Ну, тогда я спокоен, глядишь, до утра доживу. А история что надо — беру на вооружение… расскажу как-нибудь очередной невесте, пусть знает, с кем имеет дело…

— Очень было приятно познакомиться, Овсей Антонович.

— Мне тоже, Андрей Андреевич, приятных вам сновидений.

…Лежа на верхней полке, я смотрел в черное пространство за окном и вспоминал…

Лидочку, которая снова вошла в мою жизнь. Ее мерцающие, как звезды, серые глаза… Молодая, прелестная девушка с грустной улыбкой и привычкой очаровательно кривить губы. И я. Постаревший на тысячу лет…

Господи, о чем это я?.. Какая Лидочка?.. Не схожу ли я с ума? Ведь Лидочка умерла. Умерла давно. И я был тем, кто навсегда закрыл ее прекрасные глаза…

А как же елка у Полховского? А Васечка Бедросов… я же у него оставил Лидочку? Вероятно, я сошел с ума… Ах, как это приятно… Я сошел с ума… Я засыпаю… засыпаю… сошел… завтра я схожу с поезда… сошел… схожу…

… И приснился мне сон. Будто мечется кто-то, может, и я? — на углу Кузнецкого и Неглинки в поисках телефонной будки, потому что этому кому-то — или мне? — надо срочно и всенепременно позвонить брату и рассказать что-то невероятно важное, от чего зависит вся жизнь.

А вокруг проносятся люди с серыми плоскими лицами, гудят черные автомобили и тоже проносятся мимо, шурша по асфальту шинами.

Потом расплывчатая личность, сгущаясь, укрепляет свои внутренние очертания, и мне, до того наблюдавшему за личностью словно со стороны, становится ясно, что это я, взволнованный до отчаяния, мечусь на углу Кузнецкого и Неглинки в поисках телефона-автомата и никак не могу найти его.

Я — во сне — понимаю, что вокруг меня Москва начала двадцать первого века, а номер надо набрать шестизначный, какие были в семидесятые годы двадцатого века, и каких сейчас уже нет. И номер помню. К-4-46-16.

Это телефон квартиры на Мархлевке, где жил тогда мой брат. И хотя брат оттуда давно переехал, и с тех пор прошло больше тридцати лет, я помню этот номер К-4-46-16, будто и не было этих лет, и будто не вылетали эти цифры напрочь из моей головы.

И не смущает меня то, что и аппараты телефонные теперь другие и номера давно стали семизначными и монетки другие — не пятиалтынные, как когда-то…

Знаю я, знаю, что обязательно дозвонюсь — дозвонюсь, чего бы это мне не стоило! — и сообщу брату то важное, от чего зависит и его и моя жизнь.

И вот удача — передо мной свободная телефонная будка! По своей привычке поспешать не торопясь, я уже сделал, было, движение в направлении будки, как (это бывает не только во сне) был обойден на вираже толстой наглой дурой, которая, заняв мой(!) телефон-автомат, тут же начала кому-то названивать.

Не успев вдоволь насладиться досадой, я увидел еще один автомат — телефонную будку старого (о счастье!) образца. Меня не удивило то обстоятельство, что в современной Москве могут оставаться на улицах эти старозаветные сооружения, отдаленно напоминавшие миниатюрные китайские пагоды.

Я вошел внутрь, затворил дверь, и сразу наступила абсолютная тишина, а за окошками беззвучно пробегали люди с плоскими лицами и пролетали бесшумные черные автомобили.

Я стоял в телефонной будке и плакал, номер был набран, раздавались длинные гудки, но на другом конце никто не снимал трубку.

Я стоял, ждал и безнадежно и горько плакал, зная, что брат уже никогда не снимет трубку и никогда я ему не смогу сказать то важное, от чего зависит его и моя жизнь…

Бесконечные гудки становились все громче, громче, громче… И, наконец, гудки слились в один невыносимо громкий и тягучий гул… и я проснулся.

Страшно гудя, на огромной скорости пронесся встречный поезд. Я открыл глаза. Утреннее солнце заливало купе. Я свесил голову вниз. На столике был накрыт завтрак на двоих — дымящийся чай в подстаканниках, а на блюде — огромные ломти белого хлеба с ветчиной и сыром.

— Вставайте, граф, — приветствует меня лучезарно улыбающийся, свежевыбритый Викжель, — вас ждут великие дела! И вытрите слезы, плакать в вашем возрасте…

К*** встретил меня хорошей весенней погодой, более похожей на погоду глубокой, чистой осени, и обилием цветов, которые, казалось, продавались на каждом шагу.

— Не постарел. Но поседел, — оценил мой внешний вид Алекс и, театрально помедлив, прижал меня к груди.