Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных

Вепрь нервно затянулся.

— Кстати, может воды? — осведомился Петровский. Видно было, что воспоминания даются главному магу «Полночи» с великим трудом.

Тот отрицательно помахал рукой.

— Так вот, — продолжил Вепрь, — тогда, ночью, я лично видел, как он их поднял. Наверное, с целую роту наших мертвых, многие из них были изуродованы до неузнаваемости, у некоторых не хватало рук, ног. Помню парня без головы. Он так и пер на немецкие траншеи, спотыкаясь, на ощупь, вытянув вперед черные от запекшейся крови руки. Колючку мертвяки рвали в клочья, даже не замечая. Так они и брели вперед, неторопливо, размеренно, а потом исчезали в траншеях. Один за другим, молча. А там орали немцы. То ли от ужаса, то ли от боли. Страшная картина, Тарас: шарящие по ночному полю прожектора, очереди, взрывы и безмолвные контуры бредущих по этому пеклу людей. Если бы не Сормат, остались бы мы все там, у этого проклятого моста. Его подручные уничтожили первую линию обороны и держали мост, пока не ушли все мы, оставшиеся живые. Этот ужас я на всю жизнь запомнил… Господи, бедные тупые немцы! Потом с одним из выживших у моста я как-то беседовал. Ему даже на ГУЛАГ плевать было. Только бы не обратно в тот день, когда мертвые красноармейцы, выбираясь из-под гусениц раздавившего их танка, срывали голыми руками листы брони и разрывали экипаж в клочья.

— Что было потом?

— Сармат исчез. Я был уверен, что остался он там, на мосту. Но, конечно, ошибся. Попрактиковавшись немного на полях сражений, он подался в Москву, поближе к папаше. Второй раз я его встретил уже после войны, в фойе Большого. Был он там с какой-то дамочкой, весь важный, уже в чине полковника. Узнал меня, обрадовался. Упились мы с ним тогда в усмерть. Рассказывал, что стал то ли советником при Берии, то ли еще кем-то, высоким. По крайнем мере, жил он действительно неплохо, на широкую ногу, квартиру имел на Тверской. О его папаше и о том мосту мы с ним не вспоминали. Однако, много слухов ходило… Якобы организовал сынок папе крупную неприятность. С черным воронком, все как полагается. Так сказать, изолировал. А попозже — устранил.

— Как?

— Это-то я точно знаю, был один знакомый следователь. При Хрущевской оттепели всадили папане, Рипперу, то есть, в подвале Лубянки две серебряных пули в лоб и никакая некромантия не помогла. А Сармат до Олимпиады дотянул. Потом исчез, как и не бывало его никогда.

— Может, сынок убрал? Я так понял, что родственные связи у них не в почете.

— Всякое может быть, Тарас. Мы же живем долго. Так, с виду молодимся, а внутри уже гниль трухлявая. Говорят, что первые лет триста особенно тяжело.

Петровский усмехнулся. За все годы работы в «Полночи» он никак не мог привыкнуть к подобным откровениям.

— А насчет связей родственных — это ты верно подметил, — произнес Вепрь. — Как крысы они. То ли магия их такой отпечаток накладывает, то ли просто люди такие. Выведенные специальной селекцией. Выродки, одним словом. Думаешь, почему на них все школы ополчились? Потому что нелюдь, он нелюдь и есть. Как бы сам он себя не называл. Хоть Господом Богом.

— Ты лично с Тензором пересекался?

— Не довелось, к счастью, — улыбнулся Вепрь. — Хотя мне почему-то кажется, что доведется. Возможно, не сейчас, но, чувствую, скоро.

У Петровского проснулся мобильник.

— Да? — жестом извинившись, поднял Тарас трубку.

— Забрал я нашего террориста, Тарас Васильевич, — доложил Анатолий Кравченко.

— И как он?

— Глухой совсем. Вообще ни на что не реагирует.

— Прощупать пытался?

— Я же говорю — глухой.

— Ладно, — сказал Петровский. — Вези сюда, разбираться будем.

Он отложил телефон и посмотрел на Вепря.

— Ну, что же, — довольно произнес Тарас, — готовься к встрече с поджигателем. Толя сумел-таки договориться в милиции.

Сволочной демон так и не оставлял Ивана в покое.

Теребил его, нашептывал разные гадости.

И о нечестивой Галькиной жизни, о том, как она ему изменяла налево и направо, и о дружках Ивановых, какие были они при жизни негодники.

— И правильно ты все Ваня сделал, — усердствовал демон. — Наказал очень плохих людей. Сколько они тебе все горя в жизни принесли, вспомни. Ноги же об тебя вытирали.

В общем-то, Иван и сам уже начал потихоньку задумываться. Взять вот, например Галину. Он к ней так и эдак, со словами и без слов, а она? Подобно шлюхе площадной (формулировку подсказал демон) на Ванином чемоданчике любовью бесстыже занялась. И было бы с кем! Нет, ведь самого убогого выбрала!