— С Богом! Сэр, — сказал он, — вы — достояние британской армии; вы, проклятье, прекрасный солдат и хороший человек, и слава Богу! Я горжусь, что могу пожать вам руку.
И затем кто-то вышел из тени, кто-то в удивительной одежде, которую солдат видел на герольдах, когда был при исполнении служебных обязанностей на открытии Парламента Королем.
— Итак, в Corpus Domini, — сказал этот человек, — из всех рыцарей ты был самым благородным и самым нежным, и ты принес самую лучшую весть, и теперь ты стал членом самого благородного братства, которое когда-либо существовало с самого начала мироздания, ибо ты отдал свою драгоценную жизнь ради спасения друзей.
Солдат не понимал, что ему говорил этот человек. Были здесь и другие, также облаченные в странную одежду, и они тоже приходили и говорили с ним. Некоторые говорили как будто на французском. Он не мог их понять; но знал, что все говорили любезно и хвалили его.
— Что это все значит? — спросил он у священника. — О чем они говорят? Они же не думают, что я подвел моих приятелей?
— Выпейте это, — сказал священник. И он вручил солдату большой серебряный кубок, наполненный вином.
Солдат сделал большой глоток и в тот момент все его печали остались позади.
— Что это? — спросил он.
— Vin nouveau du Royaume, — сказал священник. — Новое Вино, как вы его зовете.
Затем он наклонился и прошептал что-то солдату на ухо.
— Что? — сказал раненый. — Место, о котором нам рассказывали в Воскресной школе? С таким спиртным и такой радостью…
Он умолк. Ведь, пока он смотрел на священника, облачение того переменилось. Черная одежда, казалось, растаяла.
Он оказался весь в броне, если броня может быть сотворена из звездного света, из розовой зари и пламени заката; и он держал в руках большой огненный меч.
Михаил взмахнул своим Алым Крестом и растоптал гордыню Отступников.
Это случилось при освящении даров. Как только священник поднял гостию, вспыхнул луч краснее роз и коснулся его; затем сияние обрело форму и облик Дитяти, вытянувшего руки в стороны, как будто его прибили к древу.
Старый Роман.
Пока все шло очень хорошо. Ночь была спокойна, темна и облачна, и немецкие отряды проделали три четверти пути или даже больше без каких-либо затруднений. С английских позиций не раздалось ни звука; и впрямь англичан занимал только сильный орудийный обстрел, которому подвергались их окопы. В этом и состоял немецкий план; и он превосходно сработал. Никто не думал, что осталась какая-то опасность; и пруссаки, проползая на животах по вспаханному полю, все ближе и ближе подбирались к лесу. Оказавшись там, они могли удобно и надежно окопаться в оставшиеся ночные часы; на рассвете англичане оказались бы в безвыходном положении — и началось бы еще одно из тех перемещений, которые действительно понимающие в военном деле люди называют «реорганизацией нашей линии».
Шум, производимый людьми, ползущими и крадущимися по полю, заглушался канонадой и с английской, и с немецкой сторон.
По центру и на правом фланге англичан действительно царило небывалое оживление; огромные орудия гремели, вопили и ревели, пулеметы поднимали поистине дьявольский гвалт; сигнальные ракеты и светящиеся снаряды были столь же хороши, как Кристал-пэлас в старые времена, о чем солдаты и говорили друг другу. Все разносторонне обдумывали это сходство.
Немецкие силы были прекрасно организованы. Люди, которые подползали все ближе к лесу, тащили на спинах множество разобранных пулеметов; другие несли маленькие мешки с песком; а третьи — большие мешки, которые были пусты. Когда они достигнут леса, песок из маленьких мешков следовало пересыпать в большие мешки; части пулеметов должны быть собраны, оружие нужно было установить позади мешков с песком, и затем, как майор Фон унд Цу добродушно заметил, «английские свиньи должны получить свою порцию адского огня».
Майор был так доволен развитием событий, что позволил себе посмеяться — очень низким, гортанным смехом; через десять минут он мог быть уверен в успехе. Он обернулся, чтобы прошептать предостережения о каких-то деталях переноса мешков с песком здоровенному старшему сержанту, Карлу Хайнцу, который полз позади него. В этот момент Карл Хайнц подпрыгнул в воздух с криком, разнесшимся в ночи, преодолев весь рев артиллерии. Он возопил ужасным голосом: «Слава Богу!», застыл и замертво рухнул вперед. Они потом рассказали, что лицо его, когда сержант вскочил и закричал, как будто скрыли языки пламени.
Читать дальше