Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

Поскольку мой новый господин, точнее хозяин, взял меня к себе в дом, то я надеялся, что, отправляясь в следующее плавание, он захватит меня с собой. Я был уверен, что рано или поздно его поймает какой-нибудь испанский или португальский военный корабль, и тогда я вновь обрету свободу. Однако надежды мои скоро рассеялись, ибо хозяин, похоже, распознал во мне признаки моей истинной природы и тем самым окончательно поработил меня. В день первого же полнолуния он велел принести мощные колодки, окованные серебром, меня раздели донага и приковали к фонтану. Немало мудрецов и визирей побывали в доме моего хозяина, чтобы посмотреть на меня и изучить мои повадки, ибо им доводилось слыхать об альмустазебе, как они называли такого зверя.

С восходом луны я превратился в зверя. Когда это происходит, моя плоть горит невидимым огнем, и сильнейшая боль терзает мои члены и челюсти. Мир начинает восприниматься как бы через закопченное стекло, а звуки его становятся глуше, словно мою голову оборачивают толстым шерстяным одеялом. И при этом я, как личность, обладаю не большей свободой действий, чем беспомощный пассажир застигнутого бурей судна, ведомого безумным капитаном, и этот капитан — зверь. Я видел мудрецов, обсуждавших мое перевоплощение и представшего перед ними зверя, но их слова были для меня всего лишь шумом, и мой одурманенный мозг воспринимал их так, как голодный воспринимает прекрасное, сочное мясо. Помню даже, как они скормили зверю маленького ягненка, но также они кололи его иглами, вырывали клочья меха с его боков и зарисовывали его в свои свитки.

Минуло три ночи, и все это время я оставался на привязи, но в дневное время обо мне заботились. Мне давали вино, шербет, рыбу и вкусные плоские лепешки, которые они называют питой. Находясь там, я только и думал о том, как бы сбежать и что нужно для этого сделать, но не видел ни малейшего способа осуществить свое намерение.

Наутро после третьей ночи полнолуния меня освободили от серебряных оков, оставивших на моей коже рубцы и потертости, и вернули мне одежду. Затем хозяин велел мне ухаживать за его маленьким садом и выполнять обычную для рабов работу по хозяйству. Когда он вернулся домой из длительного плавания, то приказал мне сидеть в каюте и сторожить корабль.

Так прошло четыре недели до следующего полнолуния. И вновь появились оковы, и вновь я был закован в них нагишом, причем в таком месте, где другие рабы не могли меня видеть. Вновь явились два мудреца, чтобы своими глазами понаблюдать за моими превращениями, а с ними — еще трое ученых и один визирь, которых я прежде не видел.

Вот так и проходили месяцы, проведенные мной в Сале. Мудрецы изучали зверя каждое полнолуние, а я страдал и ярился оттого, что был прикован и не мог вырваться на свободу, как свойственно звериной натуре. Днем ученые беседовали со мной, и многие из них говорили по-испански, который я знал совсем чуть-чуть, и на хорошем английском языке, на котором я, естественно, изъяснялся свободно, и они задавали мне множество всяких вопросов, например: с какого времени во мне живет зверь, расспрашивали о моей жизни, о моей семье и о том, обладали ли мои родственники такой же способностью к перевоплощению. Однако отец давным-давно запретил мне распространяться на эти темы, поэтому все подобные вопросы я оставлял без ответов.

Часто во время этих разговоров упоминалась великая книга или трактат, который они называли Некри Номикан. [7] Имеется в виду «Некрономикон» — вымышленная книга, придуманная Г. Ф. Лавкрафтом и часто описываемая в произведениях, основанных на мифах о Ктулху. Я поинтересовался, что это за труд, но в зависимости от того, кому из мудрецов я задавал этот вопрос, всякий раз получал на него новый ответ. Один визирь сказал, что это исторический труд, в котором рассказывается о таких вещах, как альмустазеб, другие описывали его как некое подобие Библии, используемое в культе мрачных языческих идолов. Третий заявил, что это волшебная книга, написанная чародеем, который сошел с ума, пока ее писал.

Так минуло почти два года, а потом случилось нечто, воскресившее в моей душе давнишнюю мысль о побеге, и я вновь решил попытаться вырваться на волю. Мой хозяин имел обыкновение раз или два в неделю, а иногда и чаще, выходить в море на рыбалку. В каждую такую поездку (если она не приходилась на полнолуние) он брал в качестве гребцов меня и молоденького арапчонка. Мы развлекали его, как могли. А так как я, кроме того, оказался весьма искусным рыболовом, то иногда он посылал за рыбой меня под присмотром одного из своих сородичей и этого арапчонка.