Даниэль Дефо: Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

Затем отец настойчиво и очень благожелательно принялся уговаривать меня одуматься, не бросаться, очертя голову, в водоворот нужды и страданий, от которых меня должно было оградить положение в обществе, принадлежащее мне по праву рождения. Он обещал позаботиться обо мне, постараться вывести меня на ту дорогу, которую только что советовал мне избрать. В заключение он привел мне в пример моего старшего брата, которого он с той же настойчивостью убеждал не участвовать в войне в Нидерландах, однако все отцовские уговоры оказались напрасными, увлеченный мечтами, юноша бежал в армию и погиб. И хотя, как сказал отец, он всегда будет молиться обо мне, он все же вынужден прямо заявить, что, если я не откажусь от своей безумной затеи, то на мне не будет благословения Божия, и придет время, когда я горько пожалею, что пренебрег его советом, но тогда может случиться так, что некому будет помочь мне исправить допущенную ошибку.

Я видел, как во время заключительной части этой речи по лицу старика струились обильные слезы, особенно когда речь зашла о моем погибшем брате. Когда же батюшка сказал, что некому будет помочь мне, то от волнения он оборвал свою речь, заявив, что сердце его разрывается и он больше не в состоянии вымолвить ни единого слова.

Я был искренне тронут его словами — да и кого бы они ни растрогали? — и твердо решил выбросить из головы все мысли об отъезде в чужие края и обосноваться на родине, как того желал батюшка. Но — увы! — прошло несколько дней, и от моей решимости не осталось и следа: короче говоря, желая избежать дальнейших уговоров, я решил тайно сбежать из родительского дома.

Прошел почти год, прежде чем я вырвался на свободу. В течение всего этого времени я упорно оставался глух ко всем предложениям заняться каким-либо делом и часто укорял родителей за их решительное предубеждение против того образа жизни, к которому меня влекли мои природные наклонности. Но однажды, находясь в Халле, куда я заехал по чистой случайности, на этот раз без всякой мысли о побеге, один человек, с которым я вел дела — Джейкоб Мартенс, отправлявшийся в Лондон на корабле своего отца, — принялся уговаривать меня поехать с ним, прибегнув к обычному среди моряков средству соблазна, а именно, суля мне бесплатный проезд.

Я не посоветовался ни с отцом, ни с матерью, даже не предупредил их ни единым словом, предоставив им самим узнать о случившемся, и в недобрый — видит Бог! — час, 1 сентября 1651 года, через день после новолуния, я сел на корабль моего приятеля, направлявшийся в Лондон.

Думаю, никогда еще бедствия молодых искателей приключений не начинались так быстро и не продолжались так долго, как мои. Не успел наш корабль выйти из устья Хамбера, как задул ветер, поднявший огромные волны. Прежде мне никогда не доводилось выходить в море, и я не могу выразить, до чего же мне тогда стало плохо и до какой степени я был испуган. Только тогда я серьезно задумался над тем, что я натворил, и насколько справедлива обрушившаяся на меня небесная кара за то, что я покинул родительский дом и нарушил сыновний долг. Все добрые советы родителей, слезы отца, мольбы матери воскресли в моей памяти, и совесть сурово распекала меня за пренебрежение к родительским советам.

Между тем ветер крепчал, и по морю ходили высокие волны, хотя эта буря никак не могла сравниться с теми, которые мне выпало пережить впоследствии. Однако тогда и ее было достаточно, чтобы ошеломить такого новичка в морском деле, как я. С каждой новой накатывавшейся на нас волной я ожидал, что нас перевернет, и всякий раз, когда корабль скользил вниз, как мне казалось, в самую морскую пучину, я был уверен, что он уже никогда не поднимется на волну.

Терзаясь страхом, я неоднократно давал обет, что, если Господу будет угодно пощадить на этот раз мою жизнь, если нога моя снова ступит на твердую землю, то я немедленно вернусь в отчий дом и в жизни больше не взойду на корабль. Только тогда я оценил всю правильность рассуждений моего отца относительно золотой середины, и мне стало ясно, как мирно и приятно прожил он свою жизнь, никогда не подвергаясь бурям ни на море, ни на суше, и я твердо решил вернуться в родительский дом с покаянием, как настоящий блудный сын.

Однако на следующий день, когда ветер стих и море успокоилось, я начал понемногу привыкать к водной стихии. Солнце зашло без туч и такое же ясное встало на другой день, ночью я отлично выспался, и от моей морской болезни не осталось и следа. Я был в приподнятом настроении и с удивлением любовался морем, которое еще вчера бушевало и ревело, а по прошествии столь краткого времени являло собой тихое и весьма привлекательное зрелище.