Инна Александрова: Пока не светит солнце

Я наспех доедаю остатки овощного рагу со своей тарелки. Янтарно-жёлтое солнце светит мне в окно. Люблю солнечный свет… он всегда приносит мне радость, не то, что темнота или сумерки. Пора идти на работу, но даже это меня не огорчает.

На лестнице меня встречает соседка Фотина Леонидовна. (Вообще-то её зовут Светлана, но с некоторых пор она предпочитает данное при крещении имя тому, что записано в паспорте. Хотя это совсем не важно: обычно соседи зовут её просто Леонидовной.)

– Ну что, опять? – сочувственно спрашивает Леонидовна, заметив мою бледность и тёмные круги под глазами.

– Опять. – Я коротко киваю.

– Всё ходит и ходит. Вот ведь напасть. И что ему от тебя нужно?!

– Не знаю.

– Всю ночь не спала, поди?.. Бедное дитё.

Леонидовна давно на пенсии, и на работу ей не нужно, – спи сколько хочешь, хоть ночью, хоть днём. Она сочувствует мне: рабочий день после ночи войны с мертвецом способен довести до изнеможения и менее хрупкий организм.

– Свечку бы за упокой поставить…

На Леонидовне новый белый платок и цветастое платье, седые волосы аккуратно расчёсаны на прямой пробор; она собралась в церковь к утренней службе и встала пораньше, чтобы успеть принарядиться по этому случаю.

– Думаете, поможет?..

– Отчего же нет?

– Ну, понимаете… – осторожно замечаю я, – тем, кто в это верит, возможно, это и поможет, а вот я…

– Что – "ты"? В Господа не веруешь, что ль? – Возможно, Леонидовна и слышала о свободе совести и равенстве религий перед законом, но эти крамольные идеи не нашли отклика в её душе, и она отбросила их, как ненужную ветошь, мешающую её служению Богу и ближнему.

– Ну, как вам сказать… В общем, я агностик.

– Кто?!

Глаза у Леонидовны округлились; я знала, что в гневе она была страшна, поэтому предпочитала не обсуждать с ней вопросы веры.

– Агностик. Ну, тот, кто не знает, есть ли на самом деле бог, или его нет… – определение едва ли можно было назвать развёрнутым и точным, но я попыталась объяснить как можно доступнее.

– Эх… Молодая ещё ты, глупая. Ну, да ладно… не о тебе речь. Не тебя же мы хотим упокоить. – Она сокрушённо вздохнула, по-видимому, печалясь о глупости современной молодёжи, – и деловито спросила:

– Покойник-то в Господа веровал?

– Ну, как вам сказать…

Покойник был убеждённым атеистом. Сомнений в этом быть не могло, – он даже на случайно вырвавшееся у бабушки восклицание "Господи, господи" каждый раз отвечал категоричным "Бога нет".

– Можешь не говорить. И так всё с вами ясно. Что дед, что внучка. Живут же такие… нехристи. Натворят тут делов, наворотят, а Леонидовна расхлёбывай потом. Ну, да ладно. Помогу тебе на этот раз. Для начала сделаем так…

Я с недоверием выслушала план соседки. Несмотря на некоторые причуды, Леонидовна, в общем-то, добрая старуха, – но идея, что она сможет мне помочь, и этот кошмар наконец прекратится, казалась мне на редкость неправдоподобной. Слишком много способов было уже испробовано и отвергнуто, – но чем чёрт не шутит… а может, и не чёрт…

Горячие капли воска стекают на мою руку, обжигая пальцы, но я не чувствую боли. Маленький огонёк моей свечи горит в полумраке церкви; Леонидовна стоит рядом со мной, на ней голубой шёлковый платок; пламя свечей отражается в широко раскрытых глазах, и они сияют. Её губы слегка шевелятся: она тихо и быстро шепчет слова молитвы; я пытаюсь повторять за ней, но сбиваюсь и замолкаю. "Упокой, Господи, душу раба твоего"… Я смотрю на икону: у святого, которому мы собираемся поставить свечу, одежда, украшенная позолотой, и лицо цвета кладбищенской глины, – такое же, как у деда, когда он пришёл в ту ночь. Строгие, осуждающие глаза смотрят на меня с иконы. "И не лень тебе дурью маяться?" – слышу я… Померещилось? Неужели это сказал святой?..

Я резко оборачиваюсь; у меня за спиной благообразный бородатый мужичок отчитывает отпрыска: "И не лень тебе дурью маяться? На улицу выйдем, там поиграешь"… У меня отлегло от сердца. Хорошо, что икона не разговаривала со мной…

Я ставлю свечу в подсвечник и быстро отдёргиваю руку: пламя чьей-то чужой свечи обжигает её. "Ничего, ничего"… – быстро шепчет Леонидовна; она дует на мою обожжённую руку, истово крестится, и мы выходим из церкви на свежий воздух.

Как ни странно, после посещения церкви мне полегчало. Леонидовна светилась от радости: в кои-то веки ей удалось помочь ближнему, то есть мне. Её уверенность, что совершённый в храме обряд поможет упокоить деда, передалась и мне, и я заметно повеселела. На кухне закипал чайник, в доме было тепло и уютно; я удобно устроилась в кресле и поужинала плиткой шоколада, а потом отправилась спать в самом умиротворённом и радостном расположении духа.