Владимир Аренев - Душница

В гостиной было тихо и темно, как и во всём доме; только свет от фонаря падал косой неровной линией да светились янтарными огоньками кнопки телевизора с видиком.

Сашка подошёл, крадучись. Босые ноги неслышно скользили по ковру.

Шарики висели всё там же, под иконой Искупителя. Он встал перед ними, протянул руку с ножом…

Ты ведь не против, деда? Знаю, ты хотел бы, чтоб всё… по-другому, но… Честно, я бы и сам хотел. Только времени не осталось. Папа готов отдать тебя в душницу, мама согласна… пока согласна. Вот только она уже может тебя слышать, я не знаю почему, но догадываюсь: ей помогает сестричка.

Если мама поймёт, что это ты поёшь…

Деда, я видел маму Курдина. Я не хочу, чтобы — так.

Помнишь, ты писал в «Горном эхе»: «Мёртвые к мёртвым, живые — живым»? Ну вот… вот.

Не спрашивай, почему я это делаю, ради кого. Сам не знаю: для мамы, для тебя, для себя, для сестрички… Просто делаю, потому что так надо, так правильно.

По-другому нельзя.

Твой приёмный сын — выходит, мой приёмный дядя?!.. — не мог. Он понимал лучше, чем я, но у него долг, обязанности.

Я всё сделаю как надо. Постараюсь, честно. Я — скоро…

Ты главное потерпи, не пой. Видишь, вот он. Тот самый, которым ты тогда резал торт после премьеры спектакля. Я читал в дневниках Курдина… в смысле, его деда; точно — тот самый. И про то, как это было — читал.

На сцене, при всех… Наверное, сильно он тогда твою поэму перекурочил, да? Я бы тоже, наверное, так же бы поступил, правда.

Глупо как: когда-то я думал, ты на меня обиделся и поэтому молчишь, я думал, это как-то связано: то, что с тобой случилось, и то, что я понёс его в школу.

Мне будет жалко, правда. Но… По-другому не получится, деда.

Я бы хотел поговорить с тобой, хотя бы разок. Спросить, шепнул ли ты тогда что-то Рукопяту. Рассказать… да про кучу разных вещей, все не перечислить. Главное: сказать тебе, что я тебя…

Вспыхнул яркий свет.

— Сашка! Ты что это?!.. Ты!.. Ах ты Господи, отойди оттуда! Сейчас же! И убери нож!

— Мам, я…

— Отойди, я сказала!

На пороге спальни появился взъерошенный отец:

— Что тут?.. Сашка, сдурел, что ли?! А ты чего шумишь?..

— У него нож!

— Закрытый, посмотри сама.

— Да, мам, вот. — Сашка догадался, в чём именно на короткий, страшный миг заподозрила его мать. — Ма, ты правда подумала, что я могу?!.. — едва не плакал от обиды и несправедливости.

— А зачем ты вообще сюда пришёл?

Сашка вздохнул, успокаиваясь.

— Да глупо получилось… — Он пожал плечами, придумывая на ходу. — Вот… помнишь, я читал деду, чтобы… чтобы разговорить.

— И что? — раздражённо спросил отец.

— И ничего не получилось. Я решил, может, если показать ему какую-нибудь старую вещь — ту, которая была с ним много лет, которая связана с чем-то запоминающимся… А ножик ведь у него был с полуострова ещё; а потом дед им на премьере кусок вырезал. Ну, тот, которым в лицо деду Курдина заехал. Я, ма, — добавил Сашка, — поэтому вечером в комнате и убирал: искал ножик.

— До утра потерпеть не мог? — Отец устало провёл ладонью по лицу, вздохнул. — Так, всё, отбой. Ты в порядке?

Мама кивнула.

— Ну и хорошо. Давайте спать. Некоторым, конечно, в школу не надо — вот и дуреют, а некоторым, между прочим, подрываться до зари. И погасите наконец этот чёртов свет!..

Весна наконец-то ворвалась в город — не зная пощады, не признавая границ. В парке воздух звенел от птичьего чириканья. Все лавочки были заняты мамашами да пришвартованными рядом колясками.

— Лепота! — подпрыгнув, Лебедь сорвал листок каштана и теперь шёл, помахивая им, словно опахалом. — Скажи, Турухтун, тебе всё это не приснилось?

— Так поможешь или нет? — уточнил Сашка, сунув руки в карманы.

Лебедь помолчал, разглядывая чёрную путаницу проводов-душеловов — там, поверх крон.

— Вообще-то уже помогаю, — сказал почти обиженно. — Но если хочешь знать моё мнение — это глупо.

Мнение своё за последние пару часов он уже озвучивал раз пятнадцать.

— И кстати, а на фига Курдину нож твоего деда? — Это была новая тема в Лебедевых стенаниях. — Курдин что, тайный поклонник его творчества?

— Не всё равно? — Сашка с деланным безразличием пожал плечами. — Мне нужны были деньги, ему — ножик. Главное: Курдин не разболтает.

— Эй, Турухтун, что за гнусные намёки?! Я ж могу и обидеться!

— Никаких намёков. И вообще — на воре и шапка горит.

— А в глаз?

— Ха, это всё, что ты можешь сказать?!..

О своём вопросе Лебедь уже забыл. Сашка привычно зубоскалил, думая о Курдине. Тот не спрашивал, зачем нужны деньги, просто согласился. Сказал: а вдруг?.. вдруг, если принести ножик его, Курдина, деду — вдруг тот… очнётся ?