Артур Мейчен - In convertendo. Рассказы

— Иной раз приходится блефовать и перед банкирами, — сказал он с надеждой.

Но мистер Карвер был клиентом банка Телсона, и стряпчему следовало бы это знать. Хеммингс получил от них вежливое уведомление в том, что мистеры Телсоны не имеют привычки обсуждать дела своих клиентов с посторонними. Таким образом, на некоторое время дело заглохло. Однако в следующий раз обычный чек от мистера Карвера сопровождался весьма неприятным письмом, выражающим недовольство, что его просьбе не было оказано должного внимания, а между тем сырое пятно распространилось по всему потолку, и штукатурка грозит рухнуть на ковер. «Буду чрезвычайно признателен, если крыша будет починена немедленно» — так заканчивалось это послание. Президент и члены правления снова принялись разбирать дело. Кто-то сделал предположение, что все это просто розыгрыш любителя шуток, а другой прибавил: «Притом сумасшедшего», но эти предположения были отклонены как безосновательные. Под конец заседания правление вынесло вердикт: оставить все как есть.

В очередной день оплаты чека не оказалось. Пришло только письмо, где говорилось, что мебель жильца покрылась плесенью, а во время дождя он вынужден расставлять по комнате посуду, чтобы собирать воду. В конце письма мистер Карвер заявлял, что решил прекратить оплату помещений, покуда не будет починена крыша.

Вскоре произошло нечто еще более странное — и это именно то событие, из-за которого история могла стать клеветнической, если бы в действительности существовало такое подворье, как Керзон-Инн, или такое место, как Кони-Корт. Третья пара комнат справа от номера 7, Кони-Корт, была свободна от жильцов, стряпчих или агентов, и одна вдова с дочерью заняли ее. «Грязновато, зато тихо», — сказала она своим знакомым. Однако комнаты оказались далеко не тихими. Ночь за ночью, в полночь или в час, а то и в два, в три часа ночи они вместе с дочерью просыпались от внезапной громовой игры на фортепиано, всегда одной и той же музыки, после чего уснуть было уже совершенно невозможно. Вдова пожаловалась управляющему. Мистер Хеммингс вместе с плотником проверил помещения и был вынужден признать, что ничего не понимает.

— У нас никогда не было жалоб от Джексона или Даулинга, — пожал он плечами, и вдова ответила, что эти господа, видимо, уходили ночевать в другие места.

Тогда управляющий решил продолжить осмотр. В конце коридора верхнего этажа находилась старая лестница, ведущая на чердак.

— А что у вас на чердаке? — поинтересовался мистер Хеммингс.

— Там свалена всякая рухлядь, оставшаяся после жильцов, — ответил плотник.

Они поднялись на чердак, освещенный крохотным слуховым оконцем. Здесь стояло полуразбитое пианино, в котором едва сохранилась дюжина струн, покрытый плесенью кожаный саквояж, два непарных мужских носка, пара брюк и несколько разрозненных листов нот с фугами Баха. В кровле имелась трещина, и все было пропитано затхлой сыростью.

Крышу починили, а хлам вынесли вон. Ночные оргии прекратились. Через год пожилая вдова была на концерте. Внезапно она вздрогнула и побледнела.

— Это та самая жуткая музыка, про которую я вам рассказывала, — прошептала она своей подруге.

Прославленный пианист играл фугу си мажор Иоганна Себастьяна Баха.

Ни президент, ни правление, ни мистер Хеммингс никогда больше не слышали о жильце номера 76, Кони-Корт.

7В Coney Court

Сборник коротких рассказов Артура Мейчена под названием «Нефритовый орнамент» был опубликован в США в 1924 г. Альфредом Кнопфом. Первое, что бросалось в глаза при знакомстве с книгой, — ее откровенно эстетическое название, рассчитанное на ценителей утонченности подлинного декаданса.

По первоначальному замыслу эти миниатюры не претендовали на какую-либо общность темы и создавались как отдельные стихотворения в прозе — то есть в наиболее характерной для французского декаданса форме. Однако в них прослеживается единство не только по форме, но и по основной мысли. Три из них, приведенные здесь, посвящены таинственной чистоте пробуждающейся женской сексуальности — теме, совершенно новой для Мейчена, не появлявшейся в его более ранних произведениях.

И тогда, неслышно ступая босыми ногами, она приблизилась к окну, распахнула его и выглянула в ночной сад. Комната позади нее была окутана таинственным полумраком. Стулья и столики приняли зыбкие колеблющиеся очертания; на расшитых индийских гардинах, драпирующих двери, дрожал чуть заметный призрачный отблеск тальковых лунных лучей. Цвет желтых шелковых занавесей, обрамляющих кровать, еле угадывался в сумраке спальни, а подушка и простыни лежали смутным молочно-белым облаком.