Александр Волков: Ринкар. Симбиоз [СИ]

«Истеричка», — подумал Ал, скривившись в усмешке.

Вставая, Ал вдруг увидел, как в палату вошла Мария. Она приветливо улыбнулась. К удивлению Ала, она дала ему свой номер телефона, что не могло не поразить. Он ведь сказал ей наиглупейшую вещь из всех тех, которые только мог сказать, но она всё равно решила дать ему номер.

Потрясающе!

— Мария, — решил спросить Ал. — Я ж глупость ляпнул…

Она омрачилась, дрогнув, но Ал тут же себя поправил.

— Да не в смысле номер попросил, а в смысле сделал это очень глупо.

— Ну и ничего. Почему нет? Второго шанса у тебя всё равно не было бы.

— Почему? — Ал вскинул брови, на секунду обидевшись, и решив, что это связано с ним.

— Я тут последний месяц работаю. Потом поступаю на учёбу Нью-Йорский Институт Программирования.

От удивления Ал чуть не обронил челюсть, и спросил:

— А… Как ты тут оказалась тогда? Зачем в медицину пошла?

— Долгая история, — отмахнулась она. — Давай потом, ладно? Звони.

Она вышла, оставив после себя несколько вопросов, и наиприятнейшее впечатление. Ещё Ала восхитили её бёдра и ягодицы, которые были под стать груди, и возбуждали не меньше. «Когда мне в жизни ещё так повезёт? Возможности упускать нельзя!» — весело подумал Ал, решив, что позвонит после больничного.

Вызвав такси, он отправился домой.

В машине немного укачивало, и особенно тогда, когда она подпрыгивала на кочках.

Надо было позвонить Ронни, и отчитаться, но этого жутко не хотелось. С огромным нежеланием, и преодолевая себя, Ал набрал номер шефа, и слушал длинные гудки.

— Слушаю тебя внимательно, — недовольно произнёс Ронни. — У тебя на оправдания минута, и потом ты уволен, если причина меня не устроит.

— Я вчера с друзьями выпил не того, ну, по скромному, вечером, — Ал в принципе не любил врать. Но в этой ситуации ложь была необходима, ведь если он лишится офисной работы в этой компании, то когда найдёт следующую — неизвестно. — Отравился, потерял сознание, а сегодня очнулся в больнице. Мне врач сказал, что мне надо побыть дома пару недель. Больничный лист есть…

— Ты ходить, говорить, печатать можешь? — резко оборвал его Ронни, явно не желая слушать объяснения до конца. — Дышать? Чувствуешь нормально себя?

— Могу, да, но чувствую… — ответил Ал, всё ещё испытывая лёгкое головокружение, отвратительное ощущение во рту, и рвотные позывы. — Не очень…

— Этого достаточно, чтобы работать. Я тебе даю три дня прийти в себя, а через три дня жду на рабочем месте, ты меня понял?

В груди защемило, и Ал сморщил лицо. Ала охватил такой приступ злости, что он был готов разбить телефон о пол, растоптать его, а затем выкинуть в окно. С какой стати, имея на руках официальный документ, разрешающий на законных основаниях переждать последствия отравления дома, Ал должен был выходить на работу? Полнейшее скотство!

— Но у меня же есть больничный лист! Имею право! — возразил Ал, не выдержав, и повысив тон.

Ронни удивился этому, и прежде чем ответить, выдержал короткую паузу. Но затем, произнёс спокойным тоном:

— И зарплата, которую я урежу вдвое, на что тоже имею право. Мы друг друга поняли?

К горлу Ала подступил ком. Он хотел возразить, но прервался на полуслове, уже собираясь послушно согласиться, но вдруг его будто парализовало. Он вообразил себе вечно недовольное лицо Ронни, и то, как тот общался со всеми, и общение это происходило не в лучшей манере. Он вспомнил разукрашенную Бонни, её вечные подколки, её презрение и то, как она показала ему средний палец недавно.

Все неприятные слова Ронни, все его решения, да и вообще всё, что происходило в той компании, пока Ал в ней работал, слились в одно отвратительное впечатление, вызывающее сильнейшую неприязнь.

Будет здравомыслящий человек терпеть то, что терпел Ал? Разумеется, будет, потому что тратит больше, чем зарабатывает, имеет десяток кредиток, и не контролирует личные финансы. Но вот Алу терпеть не надо, ведь он поступает ровно противоположным образом.

Он тратил меньше, чем зарабатывает, и не брал кредитов, что позволило ему сформировать резервный капитал, способный обеспечить его на год-другой. Как раз на случай потери работы этот капитал и формировался.

— А знаешь, что? — начал Ал, хитро сощурившись. — Пошёл. Ты. На хер. Козлина, твою мать. Ага?

Он выговорил это, делая акцент на каждом слове, и Ал представил, как лицо Ронни покраснело от злости. Ал даже не стал слушать вопли, которые Ронни стал изрыгать, брызгая слюной, и говоря что-то о зарплате. Он молча сбросил звонок, и выдохнул с таким облегчением, что таксист с интересом взглянул на него в зеркало заднего вида.