Николай Собинин - Пустоши Дажь

Я еще некоторое время колдовал с панелью, тасуя навыки, и двинулся вглубь данжа. Сидеть тут целую вечность мне не улыбалось.

Пауки мне навстречу вылезали часто, и, так как они хищники сольные, поэтому и нападают всегда поодиночке, что меня очень радует. Если бы на меня насели сразу несколько тварей, это могло бы стать проблемой. А так, телекинетический удар показал себя как надо, с легкостью стряхивая неудобных мобов на землю, где разделаться с ними становилось очень простой задачей – восьмилапые оказались довольно слабы в плане физической защиты, мало того, у них обнаружилась уязвимость к физическим мили-атакам. В принципе логично, сильные стороны пауков это паутина и неожиданная атака из засады. В прямом столкновении все эти преимущества не работали. А стоило отрубить им несколько лап, и они теряли свой главный козырь – скорость. Сражаясь с ними, я впервые пожалел, что у меня в руках топор, а не клинок. Все же чекан больше подходит для мощных, пробивающих хорошую защиту ударов. А вот площадь поражения, если можно так выразиться, у него была довольно маленькая. Будь у меня в руках меч, я мог бы одним сильным взмахом срубать сразу несколько паучьих конечностей, обездвиживая монстров. Если у паука полностью отрубить лапы с одной стороны, для него это приговор, он практически полностью теряет способность двигаться. И чтобы достичь такого же результата топором, приходилось хорошенько им помахать. Вторым аргументом в пользу мечей в данной ситуации было то, что достать до жизненно-важных паучьих органов, укрытых глубоко внутри объемистого тела под хитиновой броней, топором было трудновато. Приходилось постоянно прорубаться через тело монстра, теряя много времени и сил. Будь у меня в руках копье или меч, я мог бы протыкать их тела одним сильным выпадом. В итоге, уже через полчаса забега по паучьему логову, я порядком умаялся, а паучьи кишки, разлетающиеся при рубке во все стороны, облепили меня с головы до пят. Даже пожалел немного, что отдал палаш, выпавший с Шишиги. Сейчас бы пригодился.

Так что, не смотря высокий, в сравнении со мной уровень, убивать местных мобов оказалось довольно легко. Просто в моем лице им попался уж очень неудобный противник.

А потом я наткнулся на нечто, от чего меня пробило леденящим ужасом до самых печёнок. Пробираясь по паучьим тоннелям, я внезапно услышал странные звуки. Ну, тут все звуки были странными – цоканье паучьих лапок по камню потолка стен и пола, их негромкий, угрожающий стрёкот и писк, когда меня замечали, легкий шум сквозняков, изредка проносящийся по душным коридорам, вибрирующие звуки паучьих тенет, когда охотники перебегали по натянутым нитям и многое другое. Но то, что я услышал сейчас, заставило встать дыбом волосы на голове. Я услышал мучительное мычание и чей-то сдавленный стон. Я пошел на звук и наткнулся на обмотанный паутиной кокон, форма которого не позволяла сомневаться в его содержимом. Внутри был человек, и этот человек был жив. Кокон вяло подергивался и шевелился, и изредка издавал те же страшные звуки, которые привлекли мое внимание. Я бросился к своей жутковатой находке и с помощью ножа стал резать паутину, пытаясь добраться до начинки. Лучше бы я этого не делал. Увиденное заставило меня попятиться назад и упасть на пол. Большей жути в своей жизни мне еще видеть не приходилось.

У пауков частично-внешнее переваривание пищи. Вместе со своим ядом они впрыскивают в тело жертвы сильные пищеварительные ферменты, заворачивают ее в кокон из паутины и дают «дойти», после чего, когда ткани жертвы растворятся до состояния жидкого питательного «супа» высасывают содержимое кокона. Будто упаковку с соком. Вот такой «полуфабрикат» мне и «посчастливилось» найти. Человек внутри кокона был в ужасном состоянии. Не знаю, сколько он там пробыл, но даже думать не хочу, через что ему пришлось пройти. Кожа почти полностью сошла с тела, оголив мышцы и кровеносные сосуды, конечности жутко скрючились и рефлекторно подергивались. Сквозь межреберные мышцы проглядывали белые участки – кое-где мясо слезло с ребер, на голове тоже местами белел череп. Губы растворились, обнажая зубы и челюсти, то же самое случилось и с веками. Но самым ужасным в этом всем было то, что человек еще был жив. Единственный уцелевший глаз, горящий огнем, впился в мое лицо, словно раскаленный прут. Несчастный силился что-то сказать, но полуразложившаяся гортань подвела его и он смог лишь натужно прохрипеть. Впрочем, мне и так стало понятно, что он хотел сказать – такой взгляд очень трудно не понять.