Николай Собинин - Пустоши Дажь

Крак! Следующий удар пришелся под дых, сплющив внутренности в тонкий кровавый блин. Мои глаза от боли едва не вылезли из орбит. Я целую минуту, показавшуюся мне вечностью, хватал воздух губами, не в силах вздохнуть.

- Прости, прости! – слова отзывались болью в ушибленном виске и в отбитых легких - Не знал, что ты любишь актив. Тогда мы просто вынуждены попросить твоего жирного друга допустить тебя до его необъятной …

Хрясь! В этот раз кулак врезался в мою челюсть. Зубы лязгнули и рот моментально стал наполняться теплой и соленой кровью. Я сплюнул тягучую, красную слюну.

- Ладно, не бей больше, я отдам – голос был совсем невнятным, прикушенный язык плохо ворочался во рту.

- Вот, так бы сразу – мелкий азиат оживился – и не пришлось бы тебя бить!

- Руки мне освободи, иначе как мне с инвентарем работать… - говорить ему о том, что я могу управлять элементами интерфейса с помощью взгляда, я не стал.

- Одну руку, всего одну! Тебе хватит, – выродок даже на пальца показал, для верности, и многозначительно посмотрел на меня.

Я кивнул. Ну, давай, паскуда, я тебя наказать и одной рукой смогу. Мне отвязывают правую – вообще отлично, рабочая рука лучше, чем вторичная. Я открыл меню и сделал вид, что снимаю ограничения на доступ.

- Готово, можешь забирать!

При этих словах у засранца в глазах заплясали жадные огоньки. Но жадность не смогла победить осторожность. Он толкнул ногой своего приспешника и тот приблизился ко мне. Черт, не повелся. А жаль, так хотелось вбить ему кулак прямо в кадык, и наблюдать, как этот твареныш будет корчиться в смертельных муках.

Жирный сунул руку в мою поясную сумку. Ту самую, которую мне подарил воевода Аспид-камня, за помощь в отражении нападения погани. Зачарованный на противодействие ворам кошель, если кто забыл. Как только Урюк принялся шариться в моем инвентаре, раздался тихий щелчок, а за ним громкий хруст и жирдяй остался без правой кисти. Глаза того расширились от болевого шока, рот раскрылся в беззвучном крике. А я уже привычным резким движением вбил два пальца свободной руки прямо в глазницу и вырывал оттуда глазное яблоко. Склизкий ошметок швырнул прямо в лицо остолбеневшему плосколицему, от которого тот шарахнулся, как от огня.

- Следующий глаз – твой!

Я в темпе вальса принимаюсь распутывать левую руку. Но узлы веревки затянуты на славу и не поддаются, а этот мелкий хлыщ очнулся чуть быстрее, чем я планировал. Мне с разбегу заехали ногой в живот, отчего меня вновь скрутило дикой болью. А тут как раз на по-бабьи тонкие вопли жирного, который катался по полу, вцепившись в свой уже отсутствующий глаз, прибежала подмога. Слышен топот ног, кто-то опустил мне прямо на темечко деревянную дубину, и я вновь провалился в темноту.

…

Сознание опять плавает в каком-то мутном, густом мареве. Я, словно марионетка, вишу посередине этого чернильного желе, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Я даже тела своего не ощущаю, будто его и нет совсем. Вокруг царит абсолютная темнота и тишина. Я словно парю в бесконечном ничто, где нет ничего, кроме моего разума. Хотя нет, кто-то здесь все же есть. Я чувствую, как на меня смотрят из темноты. Без угрозы смотрят, просто с любопытством. И еще каким-то непонятным чувством.

- Кто здесь? – совсем не узнаю своего голоса. Звучит, словно на старой записи.

В ответ все та же тишина.

- Кто это?

И вдруг, словно легкий порыв полуночного ветра, в голове раздается едва слышный женский голос:

- Скоро сам все поймешь. А теперь проснись.

…

Веки словно пудовые. Я по-прежнему привязан веревками к железным кольцам, вбитым в стену. Вишу безвольно, неестественно вывернув конечности.

«Вшух» - раздается звук где-то правее меня. И затем снова «вшух», «вшух», «вшух» через равные промежутки времени.

- Зря ты такое с Урюком сделал. Он, как только в очухарится, по жилкам тебя разберет. Но еще хуже, ты грозил Джун-баше. Он такого никогда никому не спускает - размеренный и спокойный голос, раздавшийся правее от меня, возле небольшого очага, свет которого падал на мою стену, вновь сменился звуком «вшух». Говоривший правил на оселке лезвие ножа, проверяя остроту на ногте. Удовлетворившись результатом, он встал и, взяв в руки факел, приблизился ко мне, осветив свое лицо. Немолодой мужчина, славянской внешности, со сломанным в переносице носом, лицо испещрено морщинами и оспинами, а щеку пересекает кривой шрам. Посмотрел на меня даже с некоторым состраданием, после чего спросил: