Руслан Мельников - Рыцари рейха

— Славно! Ох, славно ты их, Василь! — ликовал Дмитрий.

Новгородский сотник аж пританцовывал возле зенитки.

Бурцев не ответил. Ушел в рубку. Злой и мрачный. Столкнулся в дверях с Джеймсом, вытаскивавшим труп камикадзе-моториста.

— Как дела, капитан-воевода?

Бурцев ответил как есть. Запомнившимся итальянским словечком ответил:

— Мерда!

Джеймс понимающе хмыкнул:

— Значит, пора держать совет. Как там у вас, у русичей, говорится? Одна глава хорошо, а много...

— Больше, — буркнул Бурцев.

Многоголовый совет пришел к нехитрому решению: ждать прилива.

Ждать и догонять — нет ничего хуже! Впрочем, Бурцев себе дело нашел. Сгреб корабельные бумаги, которые пытался выбросить за борт пленный эсэсовец. Сложил в стопку. Почитаем. «Дойч» он знал не ахти — на слабенькую троечку, но читать с грехом пополам в школе научился. А здесь, в тринадцатом столетии — так уж сложилось, — его научили и понимать, и говорить по-немецки не хуже самих германцев. По-старонемецки, точнее. Ничего, придется совмещать старые и новые знания. Может, и выйдет что путевое.

Бурцев выставил из рубки всех. Приказал хмуро:

— Вскрывайте пока трюм. Только без меня вниз не лезьте.

— Без ключа вскрывать? — спросил Бурангул.

— А где я ключ возьму? — огрызнулся он. — Рожу, что ли? У Гаврилы вон есть ключик — булава называется. Авось хватит. И все! Мне не мешать. Воевода думать будет.

Бурцев заперся в рубке, стараясь не обращать внимания на гулкие удары тяжелой булавы о палубный люк. Карты, судовые журналы и бумаги из планшета он бухнул на штурманский стол. Вот ведь елы-палы! Читать все это — не перечитать. Но осилить нужно. Бурцев пробегал рукописные и печатные тексты с той скоростью, на которую только способны были его глаза. Понимал через слово, но общий смысл улавливал. И для начала просто сортировал бумаги.

Так, судовую роль — в сторону. Список экипажа его не интересовал. Машинный журнал со скупыми пометками вахтенного механика, свидетельствовавшими о безупречной работе двигателя, — под стол. Тоже ничего интересного... Туда же полетела и подробнейшая опись корабельного имущества, боеприпасов и снаряжения, в которой почему-то ни словом, ни полусловом не упоминался запертый в трюме груз. А вот разграфленный и только-только начатый шканечный журнал показался более увлекательным чтивом. И радиотелеграфный журнал. И тексты радиограмм. И приказы с совсекретными грифами. И отчеты. И личный дневник капитана. И большой запечатанный конверт с надписью: «Вскрыть по выходе из Венеции».

Что ж, они из Венеции вышли. Бурцев вскрыл конверт. «Кляйне атоммине» — вот что сразу, с первой страницы, с первого абзаца резануло глаз. Он зажмурился. Проморгался. Но нет — не привиделось, не почудилось. Угловатой латиницей, черным по белому на плотной бумаге со свастикой выведено: «Кляйне атоммине». Бурцев снова прикрыл веки, стараясь успокоиться, утихомирить бешено колотящееся сердце. Не получалось Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Кто-то намеревается развязать ядерную войну в тринадцатом столетии. С ума сойти можно!

Еще несколько секунд он вообще не мог ни читать, ни думать. Не слышал даже, как Алексич на палубе взламывает трюмовый замок. Только — бум-бум-бум! — билось о ребра и — тук-тук-тук — часто отдавалось в висках. Вундер-ваффен, вундер-ваффен, вундер-ваффен... Атоммине, атоммине, атоммине... Так вот ты какое, чудо-оружие Третьего Рейха!

Бурцев заставил себя подняться, пройтись по рубке катера. Туда. Обратно. Вроде бы движение помогло. Способность мыслить, воспринимать и анализировать информацию возвращалась.

Он снова сел к штурманскому столу. Зашуршал секретной документацией.

Гитлеровцы аккуратно, дотошно и разборчиво описывали любую мелочь. Так что Бурцеву оставалось возблагодарить Бога и немецкую пунктуальность. Ну и «синьора Ганса», конечно, который все свое бумажное хозяйство держал в одном месте, а не распихивал по разным тайникам.

По всему выходило, что капитан «раумбота» был большой шишкой в средиземноморской цайткоманде. Был он, вероятно, шишкой никак не меньше монаха-штандартенфюрера отца Бенедикта. Иначе не имел бы доступа к ТАКИМ сведениям!

Бурцев листал секретные бумаги. И впитывал всю информацию, какую только мог разобрать в строгих шрифтах и четком почерке. И потихоньку выпадал в осадок.

Из разрозненных кусочков складывалась та еще картинка. Простая такая. И жутковатая. Главной деталью ее являлся атомный заряд, который покоился в трюме «раумбота».