Андрей Родионов - Послушник

«Боже, — успел я подумать на бегу, — лишь бы успеть... самую большую... три самых огромных свечи! Помоги, не дай опоздать!»

Я ворвался в комнату Жанны как ураган. Разумеется, первое, что я увидел, были ее широко распахнутые глаза. Секунду я ошарашенно хватал ртом теплый, напоенный цветочными ароматами воздух, затем выхватил у замершего слуги поднос, уронив все блюда на пол, и целомудренно им прикрылся.

— Кхм, — скептически высказался Жак, самый старший «брат», белесые брови баварец изогнул самым ироничным образом.

Средний деликатно промолчал, тут же отвернулся к столу.

— Убью его, — яростно крикнул я, — прямо вот сейчас найду и убью! Придурок ворвался ко мне с таким лицом, что я подумал... подумал... впрочем, уже неважно, что именно я подумал. Разрешите откланяться.

— Неужели побеспокоились обо мне? — хмуро поинтересовалась Жанна. — С чего бы вдруг?

— Работа такая, — мрачно отозвался я, задом пятясь к входной двери: кому приятно, когда выставляешь себя дураком на всеобщее обозрение? Сам-то все про себя прекрасно понимаешь, но в душе всегда надеешься, что окружающие не успели тебя до конца раскусить. Зачем же облегчать им работу, пусть сами попотеют, попыхтят, поломают над твоим поведением голову.

— Подойди сюда, лекарь, — сухо произнес средний «брат» и кивком показал: — Взгляни.

Увиденного было достаточно, чтобы я похолодел. Я быстро развернулся к Жанне:

— Вы успели...

— Нет, — покачала она головой. — Кусака всегда первым хватает... то есть хватал у меня с тарелки, с детства.

— Слава Богу, — вырвалось у меня.

Я еще раз, уже внимательнее оглядел стол, где рядом с перевернутыми тарелками и опрокинутыми кубками лежало тело Кусаки. Бедный кот умер мучительной смертью, изломанное судорогами тело казалось маленьким и беззащитным. Гроза всех собак умер как рыцарь, успев спасти любимую хозяйку.

В комнату ворвался младший «брат» Пьер.

— Повара нигде нет, — ровным голосом сообщил он. Если бы не красные пятна по квадратному, будто из камня лицу, я бы подумал, что он совершенно спокоен. Лишь отчаянно колотилась синяя жилка на левом виске да толстые пальцы с силой стиснули рукоять меча на поясе.

— Надо было брать своего повара, — сухо заметил средний из «братьев», — я предупреждал.

Полминуты рыцари молча смотрели друг на друга, потом старший рыкнул:

— Готовить для себя будем по очереди, на сегодня дежурный по кухне — Пьер.

Младший коротко кивнул, мол, настоящие де Ли не чураются никакой работы. Двигаясь мягко и бесшумно, как большая кошка, он плавно выскользнул из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Пойду оденусь. — В одном белье я чувствовал себя неловко. — Жанна, вам принести какой-нибудь успокаивающий отвар?

— Не надо. — Она все смотрела на мертвого кота. — Робер, вы не могли бы помочь мне с похоронами?

— Конечно, — поспешно ответил я, — разумеется, помогу.

Мы похоронили Кусаку в замковом саду, крупные слезы текли по прекрасному лицу Жанны, а я отчего-то ощутил, как сочувствие железной рукой стиснуло сердце.

«Спокойно, — решительно сказал я себе, — это всего лишь работа».

Звучит удивительно, но из-за смерти знакомого кота переживаешь сильнее, чем при известии, что вновь целая деревня дотла сожжена англичанами. Или мне стало жаль Жанну? Опасное чувство, нехорошее. От него предостерегал еще отец Бартимеус. Главная задача телохранителя — жизнь его величества, лишь она одна имеет значение, все остальное — постольку-поскольку. Прикажут интересы Франции, я должен буду собственной рукой перерезать горло подопечной.

Вот только откуда-то знаю, что, получи я такой приказ, скорее себе перехвачу горло, чем позволю, чтобы с ее головы упал хоть волосок. Заезженные слова, допускаю, но именно так я и поступлю. Теперь уже ясно, что сглупили все: отец Бартимеус, когда счел меня годным на роль опекуна; я, когда согласился; дофин Карл, когда счел меня лучшей кандидатурой для охраны Жанны. Я тяжело вздохнул, быстро, не глядя на Жанну, ушел. Впереди много работы: я должен узнать, кто именно решил ее убить.

Вторую попытку произвели всего через три дня. Я мирно почивал на широкой девичьей кроватке под пышным балдахином, да и чем еще заниматься в четыре часа утра, когда входная дверь тихо скрипнула. Еле слышно, но если бы вас учили так, как меня, тот малозаметный скрип показался бы вам выстрелом пятидюймовой гаубицы под самым ухом. Дышал я так же мерно, глаза закрыты, всю информацию получал от ушей. И разумеется, от обоняния, поскольку застарелым потом от незваных гостей попахивало основательно.